Годы нашей жизни

Заподозренный в убийстве, второй сын Жижияна, Савва, благодаря клятве, которую дали суду отец и мать, был выпущен из тюрьмы. Но село знало — брат убил брата. Из-за надела, из опасения, что отец отдаст Михайле всю землю.

Первый, кто сердцем почувствовал, кого страшная мысль ударила в самую душу, был старик Жижиян.

Из жалости к отцу потрясенная Дымка делала вил, что ничего не знает. Соседи ничем не выдавали своих догадок, но сторонились Саввы.

Все происходило молча. Молча старик отделил сына, женившегося на цыганке Рахире, молча дал ему полхаты, но с разделом поля не торопился.

Наконец Савва стал хозяином. Того, на что надеялся, он не получил — земли не хватало. Да если б теперь отец и дал ему все хозяйство, оно не обрадовало б: и земля, и хата — все в Дымке было ему не мило. Полем, улицей, по своему двору ходил он будто с петлей на шее. Все давило. Жгло чувство раскаяния. В каждом взгляде, обращенном к нему, он читал: братоубийца. Одно утешение — у Саввы родился сын. Только это и привязывало его к дому, из которого он давно задумал бежать за море. Савва мечтал быстро разбогатеть, стать хозяином, фермером, может быть даже добытчиком золота.

Пока сын вырастал, Савва втайне собирал деньги на дорогу. Однажды утром он вышел за околицу Дымки, чтобы больше сюда не возвращаться.

Уже из Канады он прислал короткую весточку: «Жив!» И надолго замолк, оборвав все связи с родной стороной. Он хотел затеряться за океаном, чтобы заново родиться на этой пусть чужой, но зато далекой земле.

В Канаде кобзарь пел:

Ой тут нашi руськi люди фарм не мають —

Лишень ходять по Канадi й роботи шукають,

Тут, в Канадi, добре бути, —

Хороше в нiй жити,

Прийде весна, бери торбу,

Йди хлiба просити.

Весна! Еще не подсохли дороги, и, хоть Савва Жижиян отправляется в дальний путь из Альберты, у него за плечами в пустой торбе только старые, стоптанные башмаки.

Словно на огне, быстро сгорели все его надежды на Канаду — и насчет фермы, и насчет богатства. Здесь новые места, да старые беды. Убив все силы, чтобы стать фермером, Жижиян в два неурожайных года разорился дотла. Голодной смерти он не боялся, так как предпочитал лучше умереть здесь, чем возвращаться назад, в Дымку.

В этих странствиях не раз перед Саввой вдали появлялась полоска реки, сверкнувшая на солнце, зеленое село, разбросанное в долине, холмистые поля, а за полями и за селом, где-то там вдалеке, шапка высоких гор.

Мираж? Нет, это не мираж. Это виделись ему родные горы. Там, за далекой далью, — родина. Чего же не сделает с человеком гнетущее чувство безнадежной разлуки с ней!

Жижиян жаждал встреч с земляками и боялся их. Первый же встреченный им в Канаде буковинец, поведав много невеселых новостей, вспомнил о том, как в одном селе за пражину земли брат убил брата. Савву ошеломило. Чем дальше, тем больше Жижиян убеждался, что тайна, от которой он бежал из Дымки, вышла за океан, будто занес ее сюда ветер с Карпат.

Свою историю, хоть и по-разному рассказанную, он сам слышал от нескольких человек. К счастью, люди не знали, кто он. Теперь Савва жил в страхе, побаивался даже своей фамилии. На расспросы тех, с кем сводила дорога, поиски работы, Жижиян отвечал уклончиво: «Земляк буковинский». Более любопытным называл своей родиной соседнюю с Дымкой Старую Жадову. Узнав от одного человека, что из Старой Жадовы ушло Америку много народу, избрал себе родиной Заставну. А вообще разговоров на эти темы избегал и, как мог, сторонился земляков.

К буковинцам за океан пришел не только слух о трагедии в Дымке (сама по себе эта история, хоть как она ни потрясала, была б забыта — в страшной борьбе за пражину земли случалось много кровавых историй) — пришла книга, врезавшаяся в память людей.

Если не считать псалтыря, Савва не имел дела с книгами. Ни в жизни, ни в мыслях Жижияна они не занимали сколько-нибудь заметного места. Но в Канаде на его пути встала книга. Ему казалось, что она преследует его по пятам. Жижиян знал о ней только понаслышке, никогда не видел ее, боялся подробно расспросить. Из книги люди узнавали его тайну. Жижияну казалось, что человека несчастней его нет на свете.

Не от голода (он был уже стар и довольствовался сухим куском хлеба) — от душевной муки, от тоски, одиночества погибал Жижиян в Канаде. Савва не находил себе места. Уже не раз он решал покончить с собой. И он бы это сделал, если бы не письмо, после многих лет молчания отправленное в Дымку. Он звал сына, надеялся его увидеть.

Ивану Жижияну под сорок. У него семья. Как человек не хочет умирать, так Иван Саввич не хотел ехать за море.

Всю жизнь Иван стыдился отца. Он даже не представлял себе, как они смогут посмотреть друг другу в глаза. Пришло письмо — отчаянный крик души.

— Ведь это отец, — сурово сказала Рахира, давно покинутая Саввой Жижияном.

Иван сам понимал — нужно ехать. Кроме того, хозяйство Жижияна от долгов и неурожаев валилось, точно старая хата.

Хоть не верилось, и уже были сотни печальных примеров, а все-таки думалось — авось удастся привезти из Канады немного денег.