Годы решений

Эта революция, длящаяся более века, в своей глубинной основе не имеет ничего общего с «экономикой». Она является длительным периодом разложения всей жизни культуры, понимаемой как живое тело. Распадается внутренняя форма жизни, а вместе с ней и сила, способная в своей творческой деятельности, — совокупность которой и создают историю государств, религий, искусств — найти для нее внешнее выражение после того, как культура, созрев, достигла пика своих возможностей. Отдельный человек в своем частном существовании следует общему ходу событий. Его дела, поведение, воля, мышление, переживания с необходимостью образуют один, пусть даже и не очень значительный, элемент в этом развитии. И если он путает культуру с вопросами экономики, то перед нами уже признак разложения, происходящего внутри него независимо от того, чувствует ли и понимает ли он это или нет. Само собой разумеется, что экономические формы в такой же мере являются культурой, что и государства, религии, мысли и искусства. Но обычно имеют в виду не те формы экономической жизни, которые созревают и исчезают независимо от человеческой воли, а материальный доход от экономической деятельности, сегодня напрямую отождествляемый со смыслом культуры и истории. Его сокращение абсолютно материалистически и механистически рассматривается в качестве «причины» и содержания мировой катастрофы. Сценой этой революции жизни, ее «почвой» и одновременно ее «выражением» является большой город, который возникает в поздний период всех культур. В этом каменном и окаменевшем мире собирается утративший свои корни народ, оторванный от крестьянской жизни, «масса» в самом худшем понимании, бесформенный человеческий песок, из которого можно лепить искусственные и потому мимолетные образования, партии, созданные на основе программ и идеалов организации. Но в нем отмерли силы естественного роста, насыщенного традицией в процессе смены поколений, прежде всего, утрачена естественная плодовитость жизни, инстинкт продолжения семьи и рода. Многодетность, первый признак здоровой расы, становится обузой и высмеивается. Это серьезнейший признак «эгоизма» людей из больших городов, ставших самостоятельными атомами, эгоизма, который не является противоположностью сегодняшнему коллективизму, — между ними вообще нет различия; кучка атомов не живее, чем отдельный атом, — но противоположностью стремлению продолжить свою жизнь в крови потомков, в творческой заботе о них, в сохранении своего имени. В то же время в невероятных масштабах растет голый интеллект, этот единственный цветок, этот сорняк на городских булыжниках. Перед нами не скупая, глубокая мудрость старых крестьянских родов, сохранявшая свою истинность до тех пор, пока жили эти роды, но пустой дух одного дня, однодневных газет, однодневной литературы и народных собраний, дух без крови, критически разъедающий все, что еще осталось от подлинной, то есть естественно выросшей культуры.

Ибо культура является растением. Чем полнее нация репрезентирует культуру, к благороднейшим творениям которой всегда относятся и сами культурные народы, тем решительнее она несет на себе отпечаток стиля истинной культуры, тем сильнее ее рост упорядочен по сословиям и рангам, с благочестивой дистанцией, начиная с укорененного в почве крестьянства и заканчивая высшими слоями городского общества. Здесь важна высота формы, традиции, воспитания и нравов, врожденное превосходство влиятельных родов, кругов и личностей, жизнь и общая судьба. Общество в таком понимании либо остается свободным от рассудочного разделения и фантазий, либо перестает существовать. Прежде всего, оно состоит из иерархий, а не из «экономических классов». Этот английский материалистический взгляд, возникший благодаря Адаму Смиту на почве крепнувшего рационализма и почти сто лет назад превращенный Марксом в плоскую и циничную систему, не станет вернее из-за того, что в настоящее время проник всюду и подчинил себе все мышление, видение и волю белых народов. Он является признаком падения общества — и больше ничем. В конце нашего века люди будут с удивлением спрашивать себя, как могла всерьез восприниматься оценка общественных форм и ступеней с точки зрения «работодателей» и «наемных рабочих», то есть в соответствии с тем количеством денег, какое отдельный человек имеет или хотел бы иметь в качестве имущества, ренты или заработной платы, но не в соответствии с характером сословия и тем способом, каким они зарабатываются и превращаются в подлинное состояние. Такова точка зрения пролетариев и выскочек, которые в принципе представляют собой все тот же тип, все те же растения на городской мостовой, от воров и уличных агитаторов до биржевых спекулянтов и партийной политики.