Годы в Белом доме. Том 1

Даже китайцы, как представляется, относились к нему с особым почтением, видя в нем из всех своих руководителей особые человеческие качества. Во время визита в конце 1975 года я спросил молодую переводчицу о здоровье Чжоу Эньлая. Слезы брызнули у нее из глаз, когда она сказала мне, что он серьезно болен. Не случайно, что после смерти его так горько оплакивали или что необычные выражения стремления к большей свободе, которые появились в Китае в конце 1970-х годов, привели к воспоминанию и восхвалению его имени.

Чжоу Эньлай, если говорить коротко, был одним из двух или трех производящих самое глубокое впечатление людей, которых я когда-либо встречал. Учтивый, бесконечно терпеливый, чрезвычайной умный, тонкий, он вел наши дискуссии с легкой грацией, проникавшей в самую суть наших новых отношений, как будто бы не было иной разумной альтернативы. Проблема сведения вместе двух обществ, таких чуждых друг другу по идеологии и истории, была весьма значительной. Житейская мудрость обычно советует устранять особенные причины напряженности: но тут была одна причина напряженности – Тайвань, – которая не позволяла достичь быстрого решения, в то время как остальные были слишком обыденными, чтобы создавать основы длительных отношений. Ответ состоял в обсуждении основных принципов: восприятия глобальных и особенно азиатских дел таким образом, чтобы разъяснить наши цели и перспективы и тем самым навести мосты и преодолеть пропасть взаимного незнания друг друга. Именно по той причине, что мало что можно было сделать на практике, элемент доверия должен был появиться на основе дискуссий по концептуальным вопросам. Чжоу Эньлай и я провели часы вместе, существенным образом придавая осязаемые формы нематериальным признакам нашего взаимного понимания.

Чжоу задал тон в первые полчаса нашей встречи. Я приготовил большое и слегка педантичное вступительное слово, цитируя факты из истории американо-китайских отношений, которая привела к нынешней встрече. В конце вступительной части я сказал в попытке красноречия: «многие гости приезжали на эту прекрасную, а для нас загадочную землю». Чжоу поднял руку: «Вы обнаружите, что никакая она не загадочная. Когда вы станете знакомы с ней, она уже не будет такой загадочной, как вам представлялось до этого». Я был потрясен, но Чжоу Эньлай был, несомненно, прав. Нас волновали не двусторонние вопросы между нами, – по крайней мере, с самого начала. Нам нужно было создавать доверие; устранять таинственность. В этом была его основная цель в работе со мной, как моя, с ним.

Случилось так, что беседы между Чжоу и мной были длиннее и глубже, чем с кем-либо из других руководителей, с которыми я встречался, находясь на государственной службе, за исключением, может быть, Анвара Садата. Два идеологических противника представляли каждый свою точку зрения на мир с откровенностью, которая редко возникает между союзниками, и глубиной, которую можно ощущать только в присутствии великого человека. Во время моего первого визита я провел 17 часов в беседах с Чжоу Эньлаем. С каждым последующим визитом во время его пребывания на посту премьера мы проводили от шести до десяти часов вместе ежедневно с перерывом только на еду. И даже тогда беседа носила философский, юмористический, просветительский характер. То же самое повторилось, когда Никсон посетил Китай. Так была создана структура, выдержавшая множество ударов и ставшая одним из фундаментов современных международных отношений.

Влияние личности на события никогда не бывает легко определить. Конечно, Китай и Соединенные Штаты сошлись вместе в силу необходимости. Меня привела в Пекин не абстрактная добрая воля, это было совпадение интересов; благоприятствовало развитию наших отношений не личная дружба с Чжоу Эньлаем, а совместно ощущаемая опасность. Но тот факт, что эти интересы были ясно увидены и прочувствованы, в связи с чем были предприняты активные действия, имел место благодаря руководству, которое – с обеих сторон – умело использовало минимум представленных возможностей. То, что Китай и Соединенные Штаты станут искать сближения в начале 1970-х годов, было заложено в мировой обстановке того времени. Но то, что это случится так быстро и будет развиваться так естественно, произошло благодаря, ни много ни мало, яркой личности и исключительному восприятию китайского премьера.