Гойда

– Царе? – вопрошал Басманов, обратя взор Иоанна на себя.

Очи государевы метались, впиваясь лютым прищуром в дрожащие тени. Его сбитое дыхание хрипло раздавалось в ночной темени.

– Что тебя гложет, мой царь? – вопрошал опричник.

Эти слова молвлены были с такой сокровенной силой, что их хватило Иоанну, чтобы избрать путеводной нитью. Прильнувшие к сердцу и к разуму страхи расступались, покуда царь внимал живому голосу. Фёдор воротил Иоанна от тех жутких видений, но смутное и до боли скверное чувство не покидало царя, и он крепче сжимал руки своего слуги.

– Что видишь ты, сокрытое от взора моего? – тихо шептал Басманов. – Что тебя гложет?

* * *

Евдокия делила ложе с мужем. На сердце её впервые было не столь тревожно. Она не спала – многие думы роились в её голове. Долгие годы она лелеяла мечту увидеться на чужбине со своим братом Андреем. Каждое письмо, каждая весточка от Курбского грела ей душу, и каждый раз она отрывала от сердца послания и бросала в огонь.

И всё же нежное сердце её дрогнуло, и Евдокия приберегала лишь самые близкие, самые тёплые послания от Андрея. Эти строки были ей единственной отрадой, единственным утешением и самым большим страхом.

Нынче же волнения поутихли. Она лежала подле супруга, и князь не решался прильнуть в объятьях к супруге. Владимир предался поверхностному сну – он беспокойно ворочался, не находя покоя. К Евдокии сон не шёл, но он и не нужен был ей. Впервой за долгие годы несчастной её доли она тихо и безмолвно радовалась, упиваясь хрупкими своими мечтами.

Когда солнце стало приступать к окнам, осторожно протискиваясь сквозь ставни, Евдокия собралась покинуть мужа да заняться хозяйством. Резкий крик разбудил Владимира. Княгиня согнулась, крепко обхватив себя за живот. Владимир спросонья замер, видя кровь на руках своей жены.

– Ты поранилась?! – Владимир в ужасе метнулся к супруге.

Княгиня же отпрянула прочь, соскочив с кровати, да отступила. Она мотала головой, а подбородок её дрожал, сдерживая рыдание. Владимир свёл брови, пытаясь взять в толк, что стряслось с его голубкой. Белая сорочка, как и простыни, и перины, была пропитана кровью.

Наконец мысль, ясная как день и с тем же беспощадная, озарила ум князя. Он сглотнул. Не будучи в силах унять своей тревоги, он осторожно протянул руку супруге, вставая с кровати.

– Тише, тише!.. – молвил Владимир, взяв в толк, в чём дело.

Евдокия мотала головой, зажимая рот руками. Плечи её вздрагивали, и не было ей сил совладать с тем пристыженным позором, что скверной измарал супружеское ложе.

– Не горюй, голубка моя, чего ж ты?.. – тихо произнёс князь, подходя к взволнованной донельзя супруге.

– Это ж… – задыхаясь от плача, бормотала она, мотая головой.

– Ну, ну… – Владимир завлёк жену в объятия, не чураясь замараться её кровью.

– Я… – сквозь сбитое дыхание молвила княжна. – Я взаправду… взаправду верила, что ношу под сердцем наше чадо.

– Ну чего же ты? – поборов ком в горле, ответил Владимир, успокаивая волнения супруги. – Всё славно, голубка моя. Не печалься, молю тебя, свет мой.

Когда Владимир оставил супругу, чтобы та переменила одежду, князь побрёл, снедаемый думами, не разбирая дороги. Ноги его сами вывели к озеру. Утренний туман стелился над холодной гладью. Мягкий день не спешил заниматься. Озеро вторило каждому шевелению летнего рассвета. Когда солнце уж поднялось, Владимир приметил фигуру, что шла к нему. Он спешно поднялся, оглядывая Евдокию.

– Княже… – молвила княгиня.

Владимир сглотнул и кивнул головой, чая каждого прошения своей жены.

– Чего ж ты так напугалася, лебедь нежная моя? – вздохнул князь. – Будто крови не видывал…

Княгиня облегчённо вздохнула, прильнув в объятиях к супругу. Владимир чувствовал, как дрожь владеет женой его, как тело содрогается. С тяжёлым сердцем князь перевёл дыхание. Его ещё не покидала мысль об их чаде, коему уж не суждено было родиться.

– Ты же не отрёкся от намеренного? – вопрошала Евдокия, проникновенно и тихо, ища ответа во взгляде мужа.

– Не отрёкся, – ответил Владимир, проводя по своему лицу.

– Не горюй, душа моя, – молвила княгиня, – у нас будут ещё дети. Там, вдали ото гнёту…

Князь улыбнулся, надеясь подбодрить супругу, и что-то в сердце его надорвалось, и боле не мог сдерживать подступивших горячих слёз.

* * *

Иоанн предстал пред образом Спасителя. Икона, покрытая тёмной копотью, казалась окном к страшному откровению. Сердце владыки тревожно билось, и он был готов внимать божественному наваждению. У входа в церковь на скамье сидел Фёдор. Подавшись вперёд, он упёрся локтями о колени. В руках он крутил плеть, туго сгибая её да перекручивая.