Гойда

Над Московским Кремлём медленно восходило солнце. Наступало мягкое лето.

Тяжёлый сон отпускал рассудок Басмана-отца. Алексей поднялся да сквозь мутную пелену оглядывался вокруг себя. После пирушки братия спала вповалку прямо на полу, на подушках, шубах али вовсе на голом камне – чай, морозы уж были позади. Басман скверно ухмыльнулся, не найдя средь дремлющих ни Иоанна, ни своего сына. Алексей сплюнул наземь да отогнал мысль снова нарезаться до беспамятства.

С тяжёлым сердцем да и головой он поднялся на ноги. Выйдя во двор, Басман вздохнул полной грудью. Воздух был напоён бодрящей свежестью. Пойдя к бочкам с водой, Басманов ополоснул своё лицо, воротясь в прежний свой дух.

– Славно нынче, – раздалось подле Алексея.

Опричник обернулся да завидел Малюту.

– А то, – согласно кивнул Басман да, потянувшись, добавил: – А всяко ж раньше было славнее.

– Эйто уж наверняка, – согласно кивнул Малюта, ополаскивая своё лицо и шею. – От сколько ни пей – всё одно, да наутро – по коням лихим да в бой!

Алексей усмехнулся, смачивая виски.

– Было ж… – протянул Басман.

– А Казань-то? – усмехнулся Малюта, пихнув Басмана локтем в бок.

Алексей уж заулыбался, припоминая славное былое.

– И не говори, – вздохнул Басман. – То-то было раздолье. А нынче из амбаров выволакиваем скотину тупоумную. Какая ж тут слава будет?

– И не говори, – согласно молвил Малюта. – Это нынче свыклись уж. А помнишь, как ту бойкую надобно было?..

Скуратов не договорил, а уж по лику басманскому всё ясно было – помнил всё, помнил.

Давнишнее дело. Как царица почила уж вечным сном, неутешен был царь. И не нашёл он покоя боле и предавался блуду. Алексей об том уж знал наверняка, да боле того, подыскивал девиц. Будучи с царём в особом свойстве, зачастую говаривали они с Иоанном о девках, порой спьяну, порой на трезвую. Посему Алексей уж выведал, какие боле придутся царю по душе. Оглядывая девок, Басман наставлял их, как вести себя при владыке.

То было скверное дело – посредь нощи вызвал царь Малюту да Алексея и велел им умертвить наскучившую девку. Уж в чём провинилась – концов не сыскать. Слухов ходило много, а так-то доподлинно ничего и не ясно. Девчушка была отчаянной – русской речи не знала, а посему зоркая была да приглядывалась к каждому шевелению. От только по шагам и поняла, что за нею пришли. Ещё тогда Басман для себя порешил, что паршивка-то точно знает, что боле не мила государю, а посему и ждёт, как придут за нею.

Уж будучи людьми ратными, Малюта с Алексеем, ясное дело, с девкой дикой совладали, да право же – ох и подивилися. Дралась она в такой ярости, в таком пылу, что пришлось поломать её знатно. И будто бы она не чуяла боли, всё рвалась и рвалась прочь, пока не прибили её окончательно. Тогда и привиделось Басманову, будто бы живот её округлился. Как то показалось, так и гнал мысли прочь. Скверное было дельце, скверное. От уж много лет минуло, а Алексей всё помнил нелюдимую девчушку, что боролась с ними. Боялся сознаться Басман, прежде всего самому себе, отчего было столь много пылкой ярости, отчего же дралась не на жизнь, а на смерть. Басман сжал кулаки да потряс ими, мотнув головой.

– Славные были времена, – молвил Алексей, пожав плечами.

– Я ж не со зла, – вздохнул Малюта.

– Что-то непохоже, – сплюнул Басман, – не нарывайся, Гриш.

Скуратов поднял руки, да будто сам был удивлён поднявшемуся гневу Алексея.

* * *

Спешные шаги раздались на лестнице, и вскоре в покои Ефросиньи постучался её сын. Князю отворили дверь, и Владимир тревожным взором окинул покои матери. Старуха жестом прогнала крестьянок – девки скоро собрали свои рукоделия да прошмыгнули прочь. Ефросинья сидела у окна, укутанная в тёплый платок, несмотря на славную погоду.

– Говорил с жёнушкой своей? – вопрошала княгиня, когда Владимир сел подле неё, пряча в ладони лицо.

Несколько мгновений стояла тишина.

– Она хочет, чтобы мы бежали, – глухим шёпотом сокрушённо признался Владимир.

Ефросинья презрительно и желчно цокнула.

– Мол, письмо моей рукой заверить надобно… чёрт… – глухо прервал себя князь, мотая головой.

– От сучка непутёвая! – процедила княгиня.

Владимир молчал, мотая головой, и не заметил, как вновь прикусил костяшку до крови.

– Хоть какие вести из столицы-то? – вопрошала Ефросинья.

Владимир надрывно усмехнулся, и голос его дрогнул.

– От кого? – с тихой жалостью молвил князь, вставая с места. – От Репиных? Быть может, от Согорских? От вдовы Овчининой? Али от Бельского вестей ждёшь, матушка?

– Хоть от кого-то? – спросила старуха.

Владимир обхватил себя руками, поглядывая в окно. Он пожал плечами.

– Сицкие живы, – тихо молвил князь.

– Те, что с Басмановыми породнились? – вопрошала Ефросинья.

Владимир глубоко вздохнул. Стоило матери упомянуть то имя, как пред глазами снова стояла жестокая расправа.

– Нам ничего не грозит, – произнёс Владимир, вскинув голову куда-то вверх, и точно пытался уверить прежде всего самого себя.

– Как и твоему злыдню-братцу, коему всё неймётся народ жечь да рвать, – ворчливо добавила старуха.

* * *