Големикон

Дракониха, успокоившись, лежала, намертво связанная цепями. Золотая чешуя блестела, обливая последствия обвала будто закатным солнцем. Большие, насыщенные отборным янтарем глаза рептилии словно притушили, заслонив матовым, даже слегка затемненным, стеклом.

– Итак, – объявил Барбарио, закопошившись в балахоне. – Сейчас я дам ей понюхать один раствор, и она придет в себя окончательно. Полностью и бесповоротно, так что надо действовать…

Алхимик нервно откашлялся.

– Иначе есть шанс, что следующий обвал похоронит нас здесь заживо. Учитывая обледенелый потолок…

– Можешь мне не рассказывать, – остановил мэр Хмельхольма. – Начинай.

Кэйзер взял заостренный, старый меч, каким явно пользовались его предки. Оружие, видимо, было фамильными – слишком уж красивая, с декоративным хвостом дракона и парой головой грифонов, гарда. Мэр проверил меч – дотронулся до лезвия пальцем. Моментально заработал порез, набежала кровь.

Инкубус приготовил несколько склянок. Одну – чтобы привести рептилию в себя, другую – чтобы жидкость разъела металлическую чешую, позволив нанести удар. Барбарио гордился этими алхимическими формулами, но руки все равно потрясывались.

Все началось и случилось чересчур быстро.

Одна разбитая колба у носа драконихи – та глубоко задышала, глаза заблестели. Она попыталась разорвать цепи. Камни загрохотали вновь.

Вторая – и чешуя будто окислилась, покрылась непонятно чем, похожим на ползучую ржавчину. Чешуйки стали отваливаться.

Кэйзер действовал быстро. Схватил меч обеими руками, подошел к брыкающейся драконихе, посмотрел прямо в глаза.

И тогда услышал – она вновь заговорила с ним.

«Ты – никогда не ты. Лишь тень деда…»

Мэр вышел из себя, потеряв стальную выдержку – все, хватит. Со всей силы он воткнул меч в плоть драконихи, прямо в сердце (конечно, они с Барбарио все рассчитали). Прокрутил и вытащил, тяжело задышав. Бросил оружие на землю.

Приподнятая морда драконихи рухнула, тело обмякло, глаза – побелели, словно обратившись тающим снегом.

– Как неэстетично, – пробурчал Барбарио, пряча склянки.

– Готовь остальное, – Кэйзер сделал глоток рубиновой настойки и зашевелил механической рукой, схватившись за голову. – Мы начинаем.

Подумав, добавил шепотом:

– Дедушка…

А Хюгге Попадамс, молча наблюдавший за всем происходящим, мысленно же думая о неотвратимой судьбе Прасфоры, утонул в мрачных, холодных, как ключевая вода, и вязких, как торфяное болото, воспоминания.

Он и не надеялся убежать от них, оказавшись так глубоко – они жили здесь, далекие, но, казалось, чрезвычайно свежие.

А совсем в другом месте, в жаркой бархатной ночи, разливающейся оттенками синего бархата, на зеркальном морском берегу, где шелковый песок ковром щекочет ноги, а чайки пикируют пятнами белой туши… В торгово-портовом городе Златногорске, на родине Философского Камня, где понятия честной сделки не существовало, «обдурить покупателя» значило «реализовать предпринимательскую способность», а контрабанда была словом таким же частом в обиходе, как «привет», «пока» и «спасибо», в трюм очередного корабля плюхнулись ящики с нарисованным ухмыляющимся лицом на досках.

Один портовый грузовой кран, работавший, как и все механизмы, на магических потоках, судорожно дернулся.

Грузчики вытирали пот со лба. Они закончили проносить на борт контрабанду – которая, опять же, в Златногорске таковой не считалось – и решили перевести дух. Они ухмылялись – снова так много этой Магической Карамели, которую когда-то придумал здесь, в Златногорске, карамельный магнат Ля’Сахр. Правительственный Триумвират запретил ее из-за побочных эффектов, которые могли превратить человека в горстку праха, но десятки ящиков все равно грузили в трюм корабля, карамель пользовалась популярностью во всех семи городах. Только она делала магию интересной – позволяли вытворять все, что угодно, становиться компактным демиургом и пускать в воздух огненные шары. Ради этого рисковали, почти всегда – с печальными последствиями.

Вот и сейчас очередной корабль отплывал из порта, рассекая голубую ночную мглу. А грузчики, свесив ноги с причала, курили. Но тут один из них, возившийся с бумагами, рассмеялся так громко, что разбудил и распугал всех ближайших чаек.

Маленький коренастый грузчик чуть не проглотил свою самокрутку.

– Тебе что, луна напекла? – откашлялся он. – Ночь на дворе, а орешь, как… как стая чаек!

Он искал самые простые и понятные любому дураку сравнения – то, чего вокруг было в достатке, не подводило.

Чайки поблизости, видимо, согласились и тоже заорали.

– Бумаги, – еле-выдавил через смех грузчик. – Посмотрите в бумаги!

Буквально умирая от хохота, он вытянул стопку бумаг. Тот, кто чуть не подавился самокруткой, с хмурым видом взял листы, разложив на причале – остальные грузчики, человек пять, собрались вокруг.

Сами по себе документы были ни капли не смешными и до одури скучными: опять заказ на карамель, правда невероятно огромный. Но, когда глаза мужчин дошли до самого конца сплошного текста, они увидели там фамилию заказчика – она оказалось одновременно отвратительной и уморительной.