Големикон

В углу мерцала магическая аномалии, этакое волшебное приведение из магии. Оно и ему подобные появлялись, как комары, клопы, мыши и тараканы – внезапно, случайно и не к месту, но никто хотя бы не орал и не кидался посудой, чтобы прихлопнуть их. Люди привыкали к ним, но все равно, аномалии действовали на нервы – а волшебники знали, что действуют они еще и на ткань реальности. Эти сущности появлялись, когда количество Нестабильности в определенном месте случайно превышало Стабильность, и из отношения 50/50 перекашивалось в другую сторону. Так пространство становилось магией, излишней и ненужной, она вырождалась в виде аномалии. Такие словно бы выхлопы реальности происходили периодически, были частью хода вещей, но иногда они происходили из-за всплесков магии, которые вызывали люди.

Люди, вообще, источники многих проблем – просто очень часто списывают все на естественные причины.

Аномалии не любили, и легко от них избавлялись. Волшебники запросто использовали эту лишнюю магию, чтобы зажечь магическое же пламя, а простые горожане звали либо волшебника, либо специальную службу с прибором определенного рода, который назвали Аномалососом. Он, в бронзовом корпусе, с рубинами и трубками, втягивал аномалии и рассеивал излишки магии в небольшом магическом пламени внутри своего корпуса – голь на выдумки хитра.

Драконолог подошел к аномалии и зажег магический огонек – тоже с трудом, но этот трюк он хотя бы не забыл. Когда аномалия пропала, а синее пламя в руке потухло, Альвио ощутил ноющую боль в руке. Да, вот что значит отсутствие практики.

Он вновь перевел сонный взгляд на баночку с гомункулом – видимо, вся причина крылась в назревающей, как прыщик на лбу, аномалии, вот магические потоки и раззадорились.

Альвио поправил кругленькие очки. Жидкость-кисель – гомункул – все еще дергалась, намекая на совсем иные причины для беспокойства.

А под окнами, незамеченные, топтались три фигуры.

Прасфоре показалось, что в тоннеле, запутанном и нескончаемом, посветлело, будто бы от далекой магической лампы падал усталый свет. Разочарование ударило по голове так же быстро, как и надежда – это был никакой не свет, просто глаза девушки привыкли к мраку, подсвечивали его и придавали новых оттенок.

Она шла уже… впрочем, сама не понимала, сколько. Время под землей словно загустело и схлопнулось. Но по всем законам логики, тоннель должен был давно кончиться – только этого не происходило. Один перетекал в другой, тот – в еще один, и эта бесконечная, кривая подземная кишка вела в никуда.

Спасал здравый смысл – если тоннели есть, значит кто-то их выкопал, и куда-то они ведут. Правда, пока никакого намека на «кого-то» не нашлось, и никакого «куда-то» тоже не наблюдалось.

Поэтому Попадамс стали посещать странные мысли: может, в простой формуле стоит заменить «кто-то» на «что-то»? Это, конечно, маловероятно, но кто (или что?) его знает…

В темноте Прасфору стали одолевать те эмоции, о которых она раньше не знала. Точнее, ладно, знала, конечно, и отдавала себе в этом отчет, но просто не хотела принимать, отодвигая на самые пыльные полки в голове – как нелюбимые игрушки, о которых не хочешь вспоминать, но знаешь, куда их убрал, и если нужно будет, всегда сможешь продать на барахолке. Страхи, эмоции, сомнения и тонкие иголочки-коготки злости, до этого знавшей свое место, а теперь разгулявшиеся, ползли все ближе и ближе к голове Прасфоры.

Девушка никогда не давала им волю, не поваляла занять вакантное место в сознании, держала себя в узде, ограничивала – как и во многих других вещах – просто ради того, чтобы блокировка, поставленная ей же, не слетела. Сломайся предохранитель, и оружие выстрелит в самый неожиданный момент. А Прасфора не могла себе такого позволить – ни на секунду.

Проблема в том, что для Попадамс практически все было смертельно опасным выстрелом – даже то, что и мухи-то ранить не могло.

Едкая шутка, сказанная вскользь, без злого умысла, в любом контексте казалась Прасфоре осколочным взрывом – хотя для большинства собеседников оставалась либо легким уколом, либо приятным напоминанием, что шутить разрешается.

Поговорить было не с кем. Девушка шла, купаясь в бушующем океане собственных мыслей, большая часть которых звучала примерно так: «почему же я такая неуклюжая», «да как меня угораздило», «я такая некрасивая и никак не возьму себя в руки», «наверное, я слишком резка была с дядей и с теми детьми в городе», «почему я никак не доберусь до мечты? Слишком плохо стараюсь, видимо», «ни один человек в здравом уме не боится кухни, а я, дура, боюсь» и прочая, и прочая…

Но Прасфора шла – другие бы уже давно сели и разочаровались в себе. И буквально, и фигурально.

В темноте что-то бликнуло. Попадамс остановилась и пригляделась – вскоре девушка поняла, что ничего на самом деле не бликало. Впереди просто лежало нечто белоснежное на фоне мрака, так что мозг воспринял это за вспышку.