Голландский дом

Сам по себе ужин был грандиозным представлением: дети собрались в пристройке и ели с карточных столиков — ни дать ни взять компашка дублеров, мечтающих однажды занять места в гостиной. Там были дяди и тети, двоюродные братья-сестры, а также целый взвод приблудных, включая нас с Мэйв, которым больше некуда было пойти. Мать Селесты как никто умела устраивать семейные праздники, и после месяцев, в течение которых под ужином подразумевался перекус в больничной столовке, а то и булочка, сцапанная с подноса пациента, я был особенно благодарен. Пока Билл Норкросс произносил краткую молитву, гости за столами держались за руки, склонив головы: «Благодарение Богу за все ниспосланные нам благодати». Едва мы подняли глаза, миски с зеленой фасолью и перламутровым луком, горы начинки, картофельное пюре, сладкий картофель и тарелки с нарезанной индейкой, за которыми следовали продолговатые соусницы, начали свое шествие по часовой стрелке вокруг стола.

— Чем вы занимаетесь? — спросила меня женщина, сидевшая слева. Одна из множества Селестиных тетушек. Я не запомнил ее имя, хотя нас представили друг другу еще при входе.

— Дэнни учится на врача в Колумбийском, — сказала миссис Норкросс с другого конца стола — на случай, если я решу утаить эту информацию.

— На врача? — сказала тетя и многозначительно посмотрела на Селесту: — Ты мне не рассказывала.

Тишина повисла ровно посередине нашего длинного стола, и Селеста пожала своими хорошенькими плечиками: «Ты не спрашивала».

— И какую вы намерены выбрать специализацию? — спросил кто-то из дядюшек. (Не уверен, что он был мужем той тети.) Вот мной и заинтересовались.

Я представил себе все пустующие здания, которые видел на Вашингтон-Хайтс, и на мгновение мне показалось, что я могу сказать правду: специализироваться я намерен в торговле недвижимостью. С другого конца стола Мэйв сверкнула яростной улыбкой, давая понять, что лишь она одна до конца осознает, каким это будет безумием.

— Еще не определился, — ответил я.

— А ты режешь трупы? — спросил младший брат Селесты. Как мне сказали, это был его первый вечер за взрослым столом. Из всех собравшихся он был самым юным.

— Тедди, — в голосе его матери звучало предостережение.

— Вскрываешь? — переспросил Тедди, изнывая от скуки. — Их там этому учат.

— Да, — ответил я. — Но с нас берут клятву никогда не обсуждать это за ужином.

Это было весьма дипломатично — и комната наполнилась благодарным смехом. Я услышал, как кто-то спросил Мэйв, доктор ли она. «Нет, — ответила Мэйв, подняв вилку с зеленым стручком фасоли. — Я по овощам».

Когда ужин закончился, нам надавали с собой оставшейся еды, и Селеста поцеловала меня на прощание. Мэйв пообещала, что в воскресенье утром по пути на вокзал мы за ней заедем. Счастливые Норкроссы полным составом проводили нас до машины, повторяя, что мы должны остаться. Впереди еще кино, попкорн, партия в карты. Во двор выбежал Пухляш и принялся облаивать груды листьев, пока его наконец не загнали обратно в дом.

— Сейчас самое время, — прошептала мне Мэйв и запрыгнула на водительское сиденье. Я обошел машину и сел рядом с ней, а обступившая нас толпа махала и смеялась, пока мы отъезжали.

Норкроссы ужинали рано, поэтому только начало смеркаться. У нас было достаточно времени, чтобы доехать до Голландского дома прежде, чем там зажгутся огни. Мы пообещали Джослин, что заедем вечером на пирог, так что это был лишь небольшой антракт между семейными торжествами. Мы тогда были еще достаточно молоды, чтобы вызвать в памяти то самое чувство, возникавшее на День благодарения в детстве, и это было воспоминание, никак не связанное с тоской. Вот мы втроем ужинаем в столовой, а Сэнди и Джослин изо всех сил стараются не выдать, как же они спешат домой, к своим семьям; а вот с нами Андреа и девочки, и Сэнди с Джослин больше не скрывают, как же им хочется сбежать. После того злополучного Дня благодарения, когда Мэйв изгнали на третий этаж, она редко бывала в Элкинс-Парке, и каждый год я смотрел на ее пустующее место за столом и чувствовал себя несчастным, хотя и не мог сказать, чем ее отсутствие на ужине в честь Дня благодарения отличается от всех остальных вечеров без нее. Отпраздновав в тот раз вместе с Норкроссами, мы многое наверстали и покидали их с благодарностью, хотя наш уход и смахивал на побег. Возможно, думали мы, нам удалось подняться над теми жалкими праздниками нашей юности.

— Ты меня извини, — сказала Мэйв, опустив окно и наполнив салон холодным воздухом, — но если я прямо сейчас не выкурю сигарету, то умру, — вытащила одну и передала пачку мне, чтобы я тоже мог определиться, после чего протянула зажигалку. И вот дымок уже поднимается по обе стороны машины.

— Хороший ужин, а сигарета еще лучше, — сказал я.

— Если бы ты прямо сейчас произвел вскрытие, то обнаружил бы во мне одно сплошное мясо с подливой; картофельное пюре, кажется, даже проникло в вену моей правой руки. — Мэйв была бдительна насчет углеводов. Она отказалась от пирога у Норкроссов, чтобы съесть кусочек у Джослин.