Голландский дом

— Она сказала, это Флаффи ее нашла, передала ей, что я больна. — Глаза Мэйв сияли в полумраке палаты. — Она сказала, что тут же примчалась.

Я не стал говорить, что «тут же» заняло у нее сорок два года. «Конечно, она ведь переживала за тебя. Мы все переживали. Мне кажется, все, кого ты когда-либо знала, приходили сюда».

— Дэнни, мама здесь. Что мне до остальных! Она прекрасно выглядит, правда?

Я присел на незастланную кровать. «Прекрасно», — сказал я.

— Не очень-то ты этим доволен.

— Я доволен. Я рад за тебя.

— Иисусе Христе.

— Мэйв, я хочу, чтобы ты была здорова. Если оно тебе на пользу, то и хорошо.

— Научись врать получше. — Ее волосы были уложены, и я подумал, уж не наша ли мать постаралась.

— Я умею, — сказал я. — И ты не представляешь, насколько хорошо.

— Как же я счастлива. День, когда у меня случился сердечный приступ, стал лучшим днем в моей жизни.

Вообще-то в целом я сказал ей правду: ее счастье — все, что меня волнует.

— Хорошо, что она приехала сюда, а не на мои похороны.

— Зачем ты так говоришь? — впервые с тех пор, как мистер Оттерсон позвонил мне в офис, я был близок к тому, чтобы дать волю эмоциям.

— Но это правда, — сказала она. — Пускай она ночует у меня дома. Проверь, чтобы там была еда. Не хочу, чтобы она сидела в коридоре ночи напролет.

Я кивнул. Мне потребовались все мои силы, чтобы сдержаться, поэтому я не произнес ни слова.

— Я люблю ее, — сказала Мэйв. — Пожалуйста, не надо все портить. Не отпугни ее, пока я торчу в этом аквариуме.

Позже в тот день я приехал к Мэйв домой и собрал свои вещи. В любом случае остановиться в отеле будет уместнее. Я попросил Сэнди заехать за матерью и отвезти ее в дом Мэйв. Сэнди уже все было известно, включая то, как я себя чувствую, что было невероятно, учитывая мою неспособность выражать чувства словами. Выходит, Сэнди, Джослин и Флаффи каждая приложили руку к возвращению Элны Конрой.

— Это тяжело, я знаю, — сказала мне Сэнди. — Потому что я помню, как тяжело было. Но, думаю, если бы ты знал ее тогда, то был бы счастлив вновь ее увидеть.

Я лишь посмотрел на нее.

— Ладно, может, и нет, но мы должны пройти через это ради Мэйв, — имелось в виду: я должен, а она мне поможет. Из всех троих Сэнди всегда отличалась дипломатичностью.

Хоть как-то объясниться моя мать не потрудилась. Когда мы вместе сидели в коридоре, она держалась поближе к окну, будто оставляя себе место для побега. Все в ее внешности кричало о страданиях, гудело, как флуоресцентная лампа, которая вот-вот перегорит, звенело, как еле уловимый звук в ушах; это доводило меня до безумия. Через какое-то время, не проронив ни слова, она удалялась, как будто и сама больше не могла выносить собственное присутствие. Возвращаясь несколько часов спустя, она выглядела более умиротворенной. По словам Сэнди, наша мать ходила на другие этажи и отыскивала кого-нибудь, с кем нужно было погулять, — пациентов или растревоженных членов семей, ожидающих новостей. Часами бродила с незнакомыми людьми от одного поста медсестры к другому.

— И что, ей это разрешают? — спросил я. Мне казалось, должны быть какие-то ограничивающие правила.

Сэнди пожала плечами:

— Она говорит всем, что у ее дочери сердечный приступ и что она тоже ждет. Ну и в целом она не выглядит угрожающе.

Вот с этим я был готов поспорить.

Сэнди вздохнула:

— Знаю, знаю. Думаю, я бы тоже по-прежнему на нее злилась, не будь она такой старой.

Мне казалось, Сэнди и моя мать были приблизительно одного возраста, но я понимал, о чем она. Моя мать напоминала пилигрима, вмерзшего в лед сотни лет назад и теперь случайно оттаявшего. Все в ней говорило о том, что она давно должна была умереть.

Флаффи виртуозно меня избегала, а когда я наконец-то поймал ее у дверей лифта, сделала вид, что меня-то она и искала.

— Ты порядочный человек, я всегда это знала, — произнесла она упреждающе.

— А я всегда знал, что ты способна всякого наворотить, но здесь ты превзошла саму себя.

Флаффи отбивалась:

— Я сделала это ради блага Мэйв.

Лифт перед нами открылся, и когда люди, бывшие внутри, вопросительно посмотрели на нас, мы покачали головами.

— Что-то я в толк не возьму: когда Мэйв была диабетиком, ее оберегали от новостей о матери, но теперь, когда она диабетик, переживший сердечный приступ, все в порядке?

— Это не одно и то же, — сказала Флаффи, и ее щеки покраснели.

— Тогда, будь добра, объясни, а то я не понимаю. — Я пытался не забыть, как сильно ей доверял, как она учила нас с Селестой воспитанию детей, с какой легкостью мы уходили из дома, оставляя Кевина и Мэй на ее попечение.

— Я боялась, что Мэйв умрет, — сказала Флаффи, и ее глаза наполнились слезами. — Мне хотелось, чтобы перед смертью она повидалась с матерью.

Вот только Мэйв не умерла — разумеется. С каждым днем ей становилось лучше, она побеждала нездоровье. И каждый день ей хотелось лишь одного: увидеть маму.