Голландский дом

Когда они жили в том маленьком доме, то закупались в гарнизонном магазинчике и носили продукты в хитровыдуманной котомке, которую мама сплела из бечевок. Они собирали консервные банки и сдавали их в утиль, присматривали за соседскими детьми, по понедельникам и пятницам работали на церковной раздаче еды беднякам. Они — это мама и Мэйв. Однажды зимой мама распустила свитер, который ей подарила одна из прихожанок, и связала шапку, шарф и варежки для Мэйв. Летом они пропалывали общий, один на всех соседей огород — помидоры и баклажаны, картофель и кукурузу, фасоль и шпинат. Они консервировали закуски и корнишоны, варили варенье. Пока я сидел в углу с газетой, они рассказывали мне обо всех своих свершениях.

— А помнишь кроличью изгородь в саду?

— Я помню все. — Мэйв пересела с кровати в кресло у окна, на коленях у нее лежало сложенное одеяло. — Помню, по ночам мы выключали свет, вытаскивали из шкафа в спальне обувь, ставили внутрь лампу, забирались туда и читали. Папа был на дежурстве. Тебе приходилось подгибать ноги, чтобы поместиться, а потом я залезала и садилась к тебе на колени.

— В четыре года она уже могла свободно читать, — сказала мне мама. — Самая смышленая девочка из всех, что я видела.

— Ты подкладывала под дверь полотенце, чтобы свет не просачивался наружу, — сказала Мэйв. — Забавно, но я почему-то думала, что количество света, который мы используем, каким-то образом нормируется, как и все остальное, поэтому мы не могли позволить, чтобы свет утекал в щели. Прятали его вместе с собой в шкафу.

Они вспомнили, где именно на базе располагался их домик, в какой части, под каким деревом, при этом не могли вспомнить, чем конкретно занимался отец. «Что-то связанное со складами, по-моему», — сказала мама. Но это не имело значения. Зато они помнили бетонированное крыльцо с двумя ступеньками, красную герань в терракотовых горшках — сосед поделился отростком. Входная дверь вела прямиком в гостиную, справа располагалась родительская спаленка, по другую сторону — кухня, между ними — ванная.

— Дом был размером с наперсток, — сказала Мэйв.

— Еще меньше, чем твой? — спросил я; по моему мнению, дом Мэйв мало чем отличался от кукольного.

Мои мама с сестрой переглянулись и расхохотались.

В детстве меня бросила мать. Я не скучал по ней. Ведь у меня была Мэйв; ее красное пальто, ее черные волосы; вот она стоит у подножия лестницы на мраморном полу в черно-белую клетку; у нее за спиной идет снег, завесой сверкает в окне, широком, как киноэкран; в напольных часах кораблик-маятник качает на волнах минуты. «Дэнни, — зовет Мэйв. — Завтракать. Давай быстрее». Зимой по утрам она ходила в пальто, потому что дома было слишком холодно, а она была слишком высокой и худой, вся ее энергия уходила в рост. «Вечно ты будто куда-то собираешься», — говорил отец, проходя мимо, словно даже ее пальто его раздражало.

— Дэнни, — кричала она. — Ждешь, когда на подносе принесут?

Я лежал в кровати, придавленный грудой одеял. Не было такого зимнего утра в Голландском доме, чтобы я не проснулся и не подумал: Вот было бы здорово провести в постели весь день. Но голос сестры, доносившийся с нижней ступеньки, поднимал меня на ноги — как и запах кофе, который мне тогда еще не разрешали пить. «Расти не будешь, — говорила Джослин. — Тебе ведь хочется стать высоким, как сестра?» Я влезал в тапочки, стоявшие на полу, надевал шерстяной халат, валявшийся в изножье кровати. И, оступаясь и дрожа, выходил на лестницу.

— А вот и их высочество, — кричала Мэйв, подставив лицо свету. — Иди блинчики есть. Я заждалась уже.

Счастливая пора детства закончилась для меня не с уходом матери, а с уходом Мэйв — в тот год, когда отец женился на Андреа.

Где все это время была наша мать? Какая теперь разница. Мэйв дома, они сидят вдвоем на ее кровати, вытянув рядом свои длинные ноги. Пока я ходил по дому, до меня долетали отдельные фразы, слова: Индия, приют, Сан-Франциско, 1966-й. В 1966-м я окончил Чоут, поступил в Колумбийский, а наша мать сопровождала детей из богатой индийской семьи на корабле, идущем в Сан-Франциско, — в обмен на крупное пожертвование для сиротского приюта, в котором она работала. Или она работала в лепрозории? В Индию она так и не вернулась. Сперва жила в Сан-Франциско. Потом в Лос-Анджелесе, потом в Дуранго, потом где-то в Миссисипи. Бедняки, как она обнаружила, были повсюду. Я сходил в гараж Мэйв и отыскал газонокосилку. Пришлось съездить на заправку за бензином, после чего я постриг лужайку. И почувствовал до того глубокое удовлетворение, что, выбравшись из травоядной машины, подровнял еще и клумбы, и наружный газон. Манхэттенские магнаты недвижимости не стригут лужайки.