Голливудские триллеры

— Эту звали Карлотта, или Мидж, или Дайана. Горячая испанская штучка… Кулиджевская Деваха в своей юбке до пупа[435]… Царица римская из молочной ванны Де Милля[436]… Женщина-вамп, ее звали Иллиша… Машинистка по имени Перл… Теннисистка из Англии — Памела. Или — Сильвия? Держала нудистскую мухоловку в Шайенне. Некоторые звали ее «Холодная Ханна, вампирша Саванны». Одевалась как Долли Мэдисон[437], пела в «Чае на двоих», в «Чикаго»[438], выскакивала из раковины — как будто она жемчужина рая, сам Фло Зигфелд[439] был от нее без ума. В тринадцать лет отец чуть не застрелил ее за не подобающее возрасту поведение — Уилла-Кейт. Работала в китайской забегаловке — Лайла Вонг. Победила на конкурсе красоты в Кони-Айленде, двадцать девятый год — собрала больше голосов, чем сам президент. Хороша Уилла — да не наша. Сошла с ночного поезда в Глендейле — Барбара Джо, и чуть ли не на следующий день возглавила Glory Films — Анастасия-Элис Граймз…

Он замолчал. Я поднял на него взгляд.

— Ну что, вот мы и добрались до Раттиган… — сказал я.

Клайд Рустлер вжался в стул.

— Вы сказали, что к вам уже много лет никто не заглядывал. Но сегодня… она ведь приходила к вам, не так ли? Вероятно, чтобы посмотреть вашу экспозицию. Приходила — или нет?

Старец уставился на свои пыльные руки, после чего медленно приподнялся и дунул в латунный свисток специальной трубы, встроенной в стену, по принципу мусоропровода — такие используют на подводных лодках, чтобы свистом вызывать кого нужно на другом конце и заказывать еду.

— Лео? Вина мне! Два доллара на чай!

Из горла трубы раздался искаженный связью голос:

— Вы ведь не пьете!

— А сейчас хочу выпить. И хот-догов!

Латунный раструб что-то проскрипел и умолк навеки.

Древнейший удовлетворенно крякнул и в молчаливом ожидании уставился на стену. Несчастные пять минут тянулись как пять столетий. Пока мы ждали, я достал блокнот и переписал туда имена с фотографий. Наконец, мы услышали характерный звук, с которым обычно хот-доги и вино ездят в кухонном лифте. При этом Клайд Рустлер так насторожился, как будто уже успел напрочь забыть о том, что у него в стене проходит труба. Возня со штопором, которым он открывал вино, присланное с нижнего этажа ангелом по имени Лео, отняла у него запредельное количество времени. Стакан был только один.

— Один, — пожав плечами, извинился он. — Давайте сначала вы. Я заразиться не боюсь.

— Мне нечем вас заражать. — Я выпил и передал ему стакан. Он тоже выпил — и прямо на глазах размяк.

— А теперь, — сказал он, — предлагаю вам посмотреть, что я смонтировал из старых пленок. Спросите зачем? На прошлой неделе кто-то позвонил мне с Большой земли. Какой-то знакомый голос. Знаете, когда-то у Гарри Кона[440] была сиделка, которая никогда не говорила «да» — она всегда говорила: «Да-да-да, Гарри, конечно!» Так вот, сказали, что ищут Робина Локсли. Робина Гуда. В смысле, Робина из Локсли. А я вспомнил, что была одна актриса, которая взяла себе такой псевдоним. Зря старалась — все равно сгинула где-то в замке Херст или на его задворках… И вот теперь какой-то голос — столько лет прошло — и спрашивает Локсли. Я испугался. Просмотрел все катушки, откопал один фильм, в котором она снялась в двадцать девятом году, уже во времена нормального звука. Посмотрите.

Он вставил пленку в проектор и включил подсветку. В нижней части большого экрана высветлилось пятно изображения.

На экране прыгает и кружится цирковая бабочка — красиво взмахивает прозрачными крыльями, расточает улыбки и смех… А через минуту — не менее красиво убегает, преследуемая белыми рыцарями и черными злодеями.

— Узнаете?

— Нет.

— Так, даю еще одну попытку!

Он запустил пленку. На ней дымились какие-то костры в снегу, а на их фоне русская аристократка томно курила длинные сигареты и терзала носовой платок — как будто кто-то уже умер или умрет в следующем кадре.

— Ну что? — с надеждой спросил Клайд Рустлер.

— Нет.

— Попробуем еще раз!

Проектор выбросил в темноту: 1923. Мальчик а-ля Том Сойер карабкается на дерево за яблоками, поворачивается в кадр, смеется, при этом под рубашкой проступают бугорки — и это явно не яблоки.

— Том-Сойерша… Кто такая — ума не приложу.

Старец вывалил на экран по очереди еще штук пятнадцать образов — начал 1925-м, а закончил 1952 годом. Здесь были все — женщина-загадка, мисс Очевидность, добрая фея, мерзкая ведьма, сумасбродка, вещь в себе, красавица, простушка, серая мышь, хитрая лиса и святая невинность…

— Никого из них не узнали? Черт! Так ведь можно и голову сломать. Все пытаюсь вспомнить, зачем я сохранил эти дурацкие пленки… Видите — кто перед вами сидит! Вы хоть представляете, сколько мне лет?

— Девяносто — девяносто пять — что-то около этого?