Голливудские триллеры

Прославился он в водевилях, где обычно выступал под именем «мистер Метафора» и играл сразу по несколько ролей… В «Оливере Твисте» он так изображал в одиночку всю шайку Фейджина, что зрители в зале молили о пощаде… В «Лавке древностей» — играл вообще все роли до одной… Вне всякого сомнения, он был самым зловещим из всех призраков Марли и бледнее, чем сам По… Критики в один голос кричали, что Темза выходит из берегов от слез, которые проливаются, когда под звуки реквиема Квикли в образе Тоски[472] бросается с башни в вечность…

О себе мистер Метафорический Квикли говорил долго и убедительно, не скупился на метафоры и, кажется, получал истинное удовольствие от своего рассказа. Но когда в качестве угощения он предложил мне Лючию, которая должна была сойти с ума[473] — прямо здесь, в маленькой гостиной, переоборудованной в мини-театр, — я подумал, что это уже слишком. И категорически отказался — как от любезно предложенных мне бумажных платочков Kleenex, так и от самой Лючии.

— Стоп! Баста! — выкрикнул я, скрестив руки перед грудью. — Давайте вернемся к Констанции.

— Ну, с ней лично я знаком мало, — сказал он. — Зато хорошо помню ее в качестве Кэти Келли… Двадцать шестой год, первое творение Пигмалиона!

— Пигмалиона? — прошептал я, мгновенно сложив в уме фрагменты головоломки.

— А Молли Каллахан, двадцать седьмой год, помните?

— Смутно.

— А Полли Риордан, двадцать шестой?

— Что-то припоминаю.

— Кэти была Алисой в Стране чудес, Молли — Молли в «Безумной Молли О’Дэй», а Полли, соответственно, — «Полли из цирка», в том же году. Так вот, и Кэти, и Молли, и Полли на самом деле все — Констанция. Представьте себе волшебный котел: ныряет в него никому не известное имя, а выныривает уже знаменитость. Это я подучил ее: кричи громче: «Я — Полли!» Чтобы продюсеры закричали в ответ: «Да! Да, детка, ты — Полли!» И все получилось: первый фильм с ней сняли за шесть дней. Потом я переделал ее — и натравил на самого льва Лео[474], чтобы вцепилась ему в глотку. «Я — Милашка Кэти Келли…» — «Да! Да!» — завопил весь львиный прайд. Второй ее фильм сварганили дня за четыре. Потом Келли исчезла, Молли взобралась на радиобашню RKO[475], и — понеслось. Молли, Полли, Долли, Салли, Герти, Конни плодились как кролики и вместе с Констанцией резвились на студийных лужайках!

— И никто за все годы так и не догадался, что Констанция играла не одну роль, а несколько?

— Это я, Альберто Квикли, добыл для нее славу, богатство и почет! Превратил ее в жар-птицу, несущую золотые яйца! Никто так и не узнал, что некоторые имена на Голливудском бульваре придуманы Констанцией. А сколько туфель она впечатала в бетон у Граумана своей кукольной ножкой — и все разного размера, от тридцать шестого до тридцать девятого.

— И где теперь эти Молли, Полли, Салли, Герти, Конни?

— Этого не знает никто — даже она сама. Наверное, поросли быльем… Вот, у меня остались шесть разных адресов — за двенадцать летних сезонов… Годы — вот где легче всего спрятаться. В них тебя прячет сам Господь… Стоять-бояться! Как меня зовут?!

Шаркая ногами, он прошелся по кругу. Мне кажется, я даже слышал скрип его старых костей.

— Ну! Ну же! — Он изобразил на лице муку.

— Мистер Метафора!

— Ты знал! — Он свалился без чувств.

Я тут же склонился над ним, в полном смятении. И вдруг он вытаращил на меня один глаз.

— Это же было кулуарное имя, не для всех! Приподнимите меня повыше. Раттиган сбежала… из-за меня, — выпалил он без всякого перехода. — Я ее напугал. Я хотел… это была инсценировка. Кто-то ведь должен был, наконец, заинтересоваться, когда жили все эти Полли-Молли и существовали ли они вообще. И мне сам бог велел это сделать — не будь я Фейджин, Марли Скрудж, Гамлет и Квикли в одном лице… Признаюсь, с годами меня все больше мучила ревность. Я все сильнее злился, вспоминая, как сначала заполучил, а потом потерял ее. Злился, но ничего не предпринимал. Помните, как Гамлет откладывал расправу над коварным злодеем, убившим призрака его отца? В это время Офелия и Цезарь жаждали крови… Шли годы, злоба накапливалась… Вскоре одно только воспоминание о Констанции поднимало у меня в груди целую армию мстителей. И вот, когда мне перевалило за девяносто, все во мне поднялось и потребовало возмездия. Я не нашел ничего лучшего, как послать Констанции эту дурацкую Книгу мертвых. Старый дурак! Наверное, это из-за меня она от всех и сбежала…

Мистер Метафора помолчал, переводя дыхание.

— Вызовите «Скорую», — сказал он. — У меня сломаны берцовые кости и грыжа в паху. Вы записали все это?

— Потом запишу.

— Не откладывайте. Пишите сразу. Через час я буду уже в Валгалле[476] излагать все это статуям. Где моя кровать?

Я уложил его в кровать.

— Ради бога, успокойтесь, — сказал я. — Вы говорите, послали Констанции Книгу мертвых?