Голливудские триллеры

Мы вздрогнули, потому что где-то в глубине стока зашумела вода, распространив в воздухе запах свежести и альпийского луга.

— Дождь шел пару часов назад, — сказал я. — Вода из водостоков доходит сюда где-то за час. Обычно там сухо — большую часть года. Набирается после дождя — а потом все уходит в океан.

Я наклонился и ощупал края люка. Ну да, лестница.

Генри все понял и насторожился.

— Надеюсь, спускаться не собираешься?

— Зачем? Там темно и холодно, и до моря плыть черт знает сколько. Да и утонуть можно ненароком.

Генри хмыкнул.

— Представляешь, она приплывет сюда, чтобы проверить, как тут поживают ее надписи?

— Можно просто спуститься из кинотеатра…

— Эгей! Смотри-ка, воды прибыло!

Из люка дохнуло леденящим ветром.

— О боже, нет! — заорал я.

— Что там?!

Я изо всех сил всматривался в темноту.

— Там что-то было! Я видел!

— А я и сейчас вижу…

Луч фонарика в отчаянии заметался по зеркалам, в то время как Генри схватил меня за локоть и потащил прочь от проклятой дыры.

— Нам туда? Правильно? — выкрикнул он.

— Хочется верить, что туда! — откликнулся я.

Глава 33

Такси выкинуло нас на обочине — прямо за белокаменной арабской крепостью Раттиган.

— Не я буду, если этот счетчик не натикал нам лишнего… — сказал Генри. — К черту, теперь буду рулить сам.

Крамли был обнаружен нами не сиротливо сидящим у ворот со стороны берега, а уютно расположившимся наверху, у бассейна, с целой батареей мартини — причем два стакана уже были пусты. Окинув туманным взором все это великолепие, он пояснил:

— Подготовку к вашим неподражаемым выходкам считаю законченной. Цитадель надежно укреплена… Рад тебя видеть, Генри. Ты еще не пожалел о том, что приперся сюда из Нью-Орлеана, чтобы жрать все это дерьмо?

— Если я не ошибаюсь, здесь пахнет водкой? Давай ее сюда — все сожаления как рукой снимет.

Один стакан я протянул Генри, а другой схватил сам, не дожидаясь, пока Крамли начнет допрос с пристрастием.

— Выкладывай… — проворчал он.

Я рассказал ему про Граумана и про подвально-гардеробные зеркала.

— А еще, — похвастался я, — я составил списки…

— Сделай паузу. А то я что-то резко протрезвел. Надо хлопнуть еще стаканчик… — Он помахал нам очередным мартини. — Ладно, валяй. Зачитывай список.

— Мальчишка-разносчик на Маунт-Лоу. Соседи Царицы Калифии на Бункер-Хилл. Секретарша отца Раттигана. Киномеханик с верхнего этажа Китайского театра Граумана…

— Что за фрукт? — встрял Генри.

Я рассказал про Рустлера, чахнущего над грудами старых пленок. Про женщин, которые печально взирают с фотографий на стенах и от которых остались только голые имена.

Генри нахмурил брови.

— А список этих дам у тебя есть? — спросил он.

Я принялся зачитывать из блокнота:

— Мейбл. Хелен. Мэрили. Аннабел. Хейзел. Бетти Лу. Клара. Поллианна…

Крамли выпрямился.

— А список имен на зеркалах в подвале?

Я покачал головой:

— Нет, там было слишком темно.

— Зато у меня есть, — сказал Генри, постучав пальцем по черепу. — Хейзел. Аннабел. Грейс. Поллианна. Хелен. Мэрили. Бетти Лу… Засекай совпадения.

Генри продолжил оглашать имена, а я ставил галочки в своем карандашном списке. Нашлись все до одной.

И тут на небе сверкнула молния. Свет погас. Сразу стало слышно, как ревет прибой, облизывая длинным шершавым языком прилегающий к дому пляж. В наступившей темноте проявился берег, посеребренный светом луны.

Потом ударил гром — и это стимулировало работу моей мысли.

— Насколько я знаю, у Раттиган сохранились полные списки всех выпусков Академии — с фильмографиями, годами жизни, ролями. Учитывая, что для нее все бабы — соперницы, это вполне вяжется с фотками в старой кинорубке и исписанными зеркалами в подвале…

Вдалеке снова загрохотало. Свет, мигнув, включился.

Мы зашли в дом и отыскали ежегодники Академии.

— Проверьте имена с зеркал, — сказал Генри.

— Да знаю, знаю, — проворчал Крамли.

Через полчаса мы имели на руках ежегодники за тридцать лет со вставленными в них скрепками.

— Этель, Карлотта, Сюзанна, Клара, Хелен… — читал я.

— Неужели Констанция ненавидела их всех?

— Вполне возможно, — сказал Генри. — Надо посмотреть, что там у нее еще на полках.

Через час к делу были приобщены альбомы, посвященные отдельным актерам, — с подборками фотографий и газетных вырезок. На обложке одного из них значилось имя — Дж. Уоллингтон Брэдфорд, а ниже следовал целый список псевдонимов. Я зачитал: «Он же — Таллулла Вторая[454], он же — Свенсон Глория in Excelsis[455], он же — Фанни Кривляка».

У меня в затылке тихонько зазвенел колокольчик.

Я открыл другой альбом и прочел: «Альберто Квикли[456]. Один — за всех: головокружительные преображения. Играет все роли в „Больших надеждах“. В „Рождественской песни“[457] исполняет Скруджа, призрака Марли, Мистера Феззивига, а также трех Духов Рождества. В „Святой Жанне“ — всех, кто не сгорает на костре[458]. Альберто Квикли. Мастер мгновенных перевоплощений. Дата рождения: 1895. Свободный актер».

Колокольчик еле слышно звякнул опять.