Голод Рехи

Голос отделился ото рта, душа выпрыгнула из тела перекрученной болью всех линий. «Нет» – усилие воли, не слово. «Нет» – преграда и щит от пустоты раскроенного на осколки мира. «Нет» – в двух парах глаз, отраженных друг в друге. Не здесь, не сейчас. Смерть, палач, чудовища – все пустое и несуществующее. Убежденность в бессилии – глупость, когда отрывается от земли единым рывком окрыленное тело. Белые линии бросились ярким снопом незримых искр.

Палач улетел с помоста. Ларт вскочил с плахи, сбрасывая кандалы, как хлипкие водоросли. Саат зашипел, застрекотал жвалами. А толпа возопила на разные голоса.

– Ложный Страж!

– Чудо!

– Чудо? Король полукровок не понес наказание!

– Ложный Страж!

– Чудо!

Где-то нашептывали шпионы Саата, где-то люди верили тому, что творилось пред ними. У толпы нет имен и нет лиц. Только разверстый рот, только шамкающая проклятая пасть. Но здесь в общем гомоне отдельные голоса находили свой звук и пронзали завесу лжи. Голод зрелища сменялся голодом прозренья.

Рехи увереннее схватился за белые линии, но Саат развернулся, обрушиваясь черной тучей, будто одной из тех, что носились тяжелым саваном по небу.

– Берегись! – закричал Ларт и привычным движением ловко кинул отнятый у палача топор.

Саат уклонился, зашипел и направил путы черных линий. Ларт немедленно напал на подоспевшего стражника. Выбил у того меч из рук и неистово разрубил несколько незримых веревок, опираясь на чутье воина.

– Рехи, лови! – крикнул он, подбирая второй меч у врага, невзначай зашибленного Саатом.

– Жрец, за что? – прохрипел стражник.

И вновь Ларт и Рехи встали спина к спине, как в битве в ущелье, когда судьба выковала из них единый обоюдоострый клинок.

– Ларт, против него бесполезно оружие! – прохрипел Рехи. Вокруг расстилалось бушующее море. Толпа неистовствовала и стенала: то ли жаждала новой потехи, то ли испугалась пошатнувшейся власти культа.

– Саат – чудовище! Слушайте, люди-эльфы, слушайте меня, стража! Саат – чудовище! – прокричал Рехи, ощущая лопатками тепло, исходящее от разгоряченного тела друга. Ярче обычного проступал полузабытый аромат всего, что сопровождало Ларта. Даже на грани заведомого поражения в неравной борьбе он дарил потрясающее чувство защищенности, веру в себя, которая позволяла свободно обращаться к народу. Не от стремления к славе, а ради преступно утаенной правды.

– Убить еретиков! – восклицал Саат.

– Хотел умереть за меня? Ты же знал, что я не позволю! – шепнул Рехи, и Ларт одобрительно усмехнулся. Они позабыли, что силы неравны. Они вновь сжимали оружие в тренированных руках. Два меча – как два бесконечных столпа света, нацеленных против чудовища.

Саат уже не скрывался, или белые линии сорвали с него маску лжи. Он надвигался, щелкая жвалами. Одеяние спало, предстали слюнявые пасти на ребрах. По толпе прокатился стон ужаса:

– Верховный жрец!

– Чудовище!

– Молчать! Ничтожества! – закричал Саат, сраженный своей оплошностью. Он взвился на месте, забывая о пленниках, стремясь прикрыть свое уродство. Но след белых линий навеки расколол его благообразную маску.

– Они разоблачили тебя! – довольно выплюнул Рехи. Тут же его откинули на несколько шагов хлысты черных линий, но он поймал их и обмотал вокруг клинка.

– Убить! Пожрать! – шипел Саат.

– Ты не сильнее меня! – хрипел Рехи. Ларт стоял рядом с ним, и хоть не видел линий, но прекрасно помогал: он рубил наугад черные щупальца, и – обычно неуязвимые – они падали, истекая коричневым гноем и трупным ядом.

– Верховный жрец – чудовище! – прокатилась вторая волна осознания.

– Стража! Схватить еретиков! – приказал Саат. Тогда покорные марионетки с алебардами заполнили площадь. Толпа взвилась в агонии, полилась кровь, зазвенели мечи, как в день страшного штурма триста лет назад. Точно так же эту обширную площадь устилали развороченные тела. Точно так же разносились предсмертные крики. Но теперь сражались во имя своей свободы, во имя сохранения рассудка. Или даже безумия – лишь бы не попасть в рабство культа.

– Жрец – чудовище! Бейте его, бейте! – разнеслись первые призывы командиров нового сопротивления.

– Будь ты проклят, Страж! – взвыл Саат и обрушился столь яростно, что у Рехи расплавился меч. Руки пронзила боль, но пальцы вцепились в другое оружие, невидимое, но верное. На лезвии возникла молния, через мгновение слух прорезал треск грома. Яркая вспышка устремилась в небеса, разметав полог туч. Такое случилось лишь раз, давным-давно, в начале пути, когда Митрий и Сумеречный сражались в пустыне. Но теперь Рехи сам направлял белые линии, обжегшие врагу одно из жвал. Клекот чудовища перекрыл все звуки, заполонившие пришедший в движение Бастион.

Прибывшие беженцы спешно покидали проклятые стены. Весть разносилась быстро, и обращенной страже не удавалось заглушить разом все голоса недовольных. Все голоса прозревших.