Терзал голод, но какой-то другой. Есть почему-то не хотелось: уж очень ныли ноги, буквально выкручивались, казалось, гудели, словно склоны перед камнепадом. Другой голод, мучил голод потерь… Наверное, это так называлось. Словно вырезали какой-то кусок из души. Голод одиночества? Да, пожалуй именно он, тягучий, унылый, оставляющий дыру где-то не то возле желудка, не в то прямо в сердце. Ведь все в этой жизни измеряется голодом, да только он разный. И этот оказался новым, крайне неприятным.
Просто Рехи остался один. И осознание этого навалилось не лучше сбивающих волн урагана. Но спасало то, что мысли затопила предельная усталость.
После нескольких часов беспокойного сна он решительно вышел на узкий каменистый карниз, всматриваясь в горизонт. Там, у самой кромки, что-то отчетливо и неизменно поблескивало. Каждый раз он рассматривал этот маячок с возвышенностей на охоте, по нему зачастую и находил путь среди однообразных камней и песка.
Вспомнились рассказы о неком Темном Властелине, его Разрушенной Цитадели. После всех потрясений услышанный бред почему-то больше не казался бредом. Рехи был уверен, что тварь из крепости все еще не сгинула, иначе цитадель не светилась бы, иначе не тянула бы туда неведомая сила. Или просто хотелось хоть куда-то идти, а не просто скитаться.
«Дать в морду Двенадцатому Проклятому за то, что сделал со всеми нами!» — вспомнились собственные молодецки наглые намерения. Что ж, не такие уж плохие, когда не осталось других целей в жизни. Только дорога, только путь в никуда, теперь же обнаружилась точка назначения, бессмысленная и почти не достижимая, но Рехи отличался упрямством, поэтому он поправил клинок на поясе и подумал: «Красные сумерки, значит? Пойду в сторону красных сумерек».
========== Встреча ==========
Колени набрякли кровавыми мешками синяков — удар хвостом оставил надолго свой след. Но Рехи неизменно шел вперед, переступая по запыленной земле. Предполагалось, что где-то здесь затерялась тропа между скал, но по ней так давно никто не ходил, что никто не отличил бы ее от бездорожья.
«Цитадель… Цитадель… На кой ящер мне Цитадель?» — периодически возникали в голове нестройные мысли. В висках стучало, взгляд туманился, во рту поселилась сухость, на зубах привычно скрипел песок, ступни горели — все как обычно. Не первый раз случался такой долгий переход без пищи и отдыха. Рехи знал, что способен брести вперед до следующей смены красных сумерек. Потом немного отдохнуть, задремать — и снова идти. А за ним, ступая шаг в шаг, стежок в стежок на рваном полотнище дороги, кралась черным силуэтом смерть, бесславная гибель. Впрочем, что такое эта слава-то? Память в умах народа? А если нет его? Ни народа, ни памяти… Только погруженный в вечную ночь мир.
«Есть хочется», — временами думал Рехи, но тут же давил эти слова в сознании, чтобы не усугублять мучения тела. Всегда помогало, с детства, когда он еще не умел охотиться, а еда ему доставалась только каким-то чудом. Как он вообще выжил? И для чего?
«Цитадель», — твердил себе Рехи, временами поднимая глаза на горизонт, где багровым пятном исправно мерцало нечто вроде крепости. Если уж видно, значит, не настолько далеко. Но после смены красных сумерек расстояние не слишком-то сократилось. А существовала ли крепость?
Возможно, им и вовсе всегда чудился общий мираж. Впрочем, хотелось просто идти, хоть куда-то, хоть к какой-то цели, а не возвращаться к разоренной деревне. С ней ничего не связывало, а в чужих тоже никто не ждал. Посещали мысли наведаться изведанным путем в поселение каннибалов. Но в одиночку — почти нереально… Если бы попался какой-то отряд охотников, возможно, удалось бы выследить неопытного мальчишку, новичка.
Рехи помнил, что впервые его молодые изогнутые клыки впились в шею неудачливого охотника, ровесника. Они оба тогда жутко напугались: тот мальчишка увлеченно выслеживал мелкого ящера, забыл об осторожности, отбежал от своих. Да так и пропал в пещере за скалами, где из тени атаковал юный хищник. Рехи тогда не колебался ни мгновения, разве только испугался напороться на копье, но голод пересилил страх. Он впервые испытал вкус настоящей свежей крови, горячей, хлынувшей потоком из неумело разорванных ошметков шеи, смешанной с частицами выдранной кожи. Паренек не успел даже вскрикнуть, хотя все равно пришлось заломить ему руку с копьем и зажать рот. Ловкое тело эльфа как-то само среагировало. Рехи четко помнил свою первую бесславную победу. Как же прекрасно он тогда поел…
Видения минувшего прервались ощущением чего-то шершавого, что-то неприятно царапало правую щеку и лоб. Рехи приоткрыл отяжелевшие веки: он обнимался с иссушенным деревом. Этого еще не хватало!
Старики рассказывали, что раньше на этих палках распускались плоды и шелестели листья. Фантазия рисовала что-то невообразимое, а взгляду всегда представали только застывшие скелеты растений. Теперь один из них послужил подпоркой для неосмотрительно ослабшего тела.