Голод Рехи (СИ)

Ларт по-прежнему плакал и царапал ногтями землю, а потом вдруг согнулся пополам и уткнулся Рехи в грудь, отчего тот совершенно опешил. Тело опального короля пробирала сильная дрожь. Что-то открылось ему в эту ночь, что-то ужасающее и одновременно предельно сближающее с обреченным Стражем мира. Возможно, он почувствовал какую-то страшную силу и теперь неосознанно искал защиту. Или же просто жаждал хоть какого-то понимания и участия. Рехи сомневался, что способен дать даже малую толику, даже подобие теплоты. Но все же не отстранился.

— Я устал, Рехи, как же я уста-а-ал. Строить, чтобы все смело подчистую. Все обречено, все умирает, — болезненно протянул Ларт, пряча лицо в складках закопченной туники Рехи, точно желая отгородиться от реальности, исчезнуть. И это ужасно не шло горделивому воину, всаднику.

Но… то лишь образ прошлого. Теперь его раздирала нестерпимая боль, полное понимание утраты. Он потерял целый мир и лишился своей силы.

Рехи сидел неподвижно, недоумевая, когда Ларт стал настолько доверять ему. Впрочем, больше ведь никого не осталось, никого из прошлого мира, ушел заразой из раны и опальный король, и сраженный всадник без ящера. Ему требовалась поддержка, иначе остался бы только бурдюк с кровью, оболочка, тень. Поддержка, а не пленение! Так что же мешало? Что? У них не осталось тайн, да они даже оба видели теперь уродливый лик Двенадцатого. Так о каком пленнике и бурдюке вообще шла речь? Пустошь и так притачала их друг другу, спаяла и сплавила, как два лезвия одного меча.

Рехи понимал какую-то неправильность происходящего, но на мертвой пустоши их бы никто не осудил, поэтому он просто крепко обнял своего бывшего предводителя. И, кажется, это немного успокоило Ларта, потому что он лишь с большим непривычным доверием зарылся лицом в кожаную ткань туники. Он искал защиты. У своего врага. Или не совсем врага? Или совсем не врага? Рехи и сам не разбирался.

— Теперь ты понимаешь меня, Ларт? Понимаешь? — все еще жестко отзывался Рехи, взывая к разуму обезумившего спутника. — Я тоже почувствовал это. Я тоже видел его!

Но Ларт по-прежнему только вздрагивал и стенал. Рехи неловко погладил его по спине и по голове, уже чуть мягче говоря:

— Ящер трехногий, ну, угомонись уже.

Постепенно Ларт успокоился, руки и ноги перестали судорожно дергаться. На какое-то время он так и застыл, крепко сдавив левое запястье Рехи. Кажется, он заснул, лишь временами твердя:

— Я не горю. Нет огня, нет…

— Не горишь, — отзывался эхом Рехи, трепля по голове, и с грустью рассматривал того, кто назывался раньше королем. — Я рядом. Я еще живой. Мы не горим!

Видимо, только причиняя боль другим, только верховодя ими, Ларт чувствовал себя уверенно. Стоило ролям немного измениться, как выплеснулась вся давняя боль, воспоминания о рабстве у людоедов, годы унижений и лишений, страдания горького изгоя, унесенные из Бастиона, издевательства. И кто еще знает, какие именно?.. Веревка на запястьях и понукания вогнали его в отчаяние столь глубокое и непроглядное, что чудилось, будто сама бездна взглянула кровавыми очами. Да еще ядовитые пары едва не отняли остатки разумности. Так не должно было случиться. Не с ним.

Может, Рехи теперь отомстил за себя в полной мере, но не испытывал от этого никакой радости. Напротив — его пронзала чужая нестерпимая боль, эти бессмысленные метания, эта непривычная беспомощность. Когда еще не ведавший пощады неукротимый воин прятал лицо, как малое дитя? Да еще на груди и животе вроде как своего врага? Рехи окончательно растерялся.

«Трехногие, я сломал его! У меня, получается, жизнь чище была. И я сильнее», — подумал Рехи и впервые ощутил чувство вины, снова похлопывая Ларта по спине, перебирая его волосы, вытаскивая из них кровавые ошметки.

Рехи с отвращением к себе отметил: «Да он чуть голову не разбил. Для уловки — это слишком. К тому же я слишком хорошо чувствую этого трехногого ящера. Он не лжет. Все время лгал, а теперь не лжет».

Хотелось извиниться перед ним, вернуть прежнего Ларта, стереть воспоминания о постылой веревке. Рехи никогда не стремился подчинять. И, возможно, именно теперь он искал самого верного друга, а не покорного раба. Ведь разделенные падут, а объединившиеся достигнут цели — так всегда твердил старый адмирал.

И если уж его совет совсем недавно спас жизнь спутника, Рехи невольно поверил и во многие красивые сказки из прошлого. Старик по-настоящему заботился о глупом злобном эльфенке, конечно, как умел, но зато искренне. Возможно, такая же поддержка теперь требовалась Ларту, хотя нет, совсем другая. Он вновь тихо спал и, кажется, теперь с него незримо слезала ложная старая кожа, рассыпалась чешуйками дурных воспоминаний.