«Никто не должен знать, какой ценой делаются чудеса», — подумал Рехи, и удивился, что не нашел сравнения с голодом. Странно, что какое-то понятие не имело с ним ничего общего. Он не насыщался, а истощал свои силы, но при этом его не терзал бессмысленный голод дикого зверя. Все слишком странно. И странная девочка, и странное место. И странный он.
— Значит, тебя зовут Инде. Откуда вы с бабушкой пришли, Инде? — спросил вскоре Рехи непривычно миролюбиво. Он встал с трона и наклонился, чтобы не глядеть на оробевшую девочку сверху вниз. Инде все равно опустила голову и закрылась шарфом. Она не привыкла быть иной, не привыкла смотреть открыто на собеседников. Ее не убили-то лишь наверняка стараниями хитрой бабки, всеми силами скрывавшей болезнь ребенка.
— Из-за… Из-за хребта. Там стало страшно. Огонь, много огня, — запутанно проговорила Инде, хватаясь за грязную полу бабушкиного плаща. Старуха стояла с глупой улыбкой, из глаз ее текли слезы, и слов благодарности не находилось в ликующей душе. Но и без них все слишком хорошо читалось на сморщенном лице, особенно, когда она без опаски гладила внучку по голове и украдкой целовала ее ладошки. Рехи вздрогнул от какого-то нового незнакомого чувства, щемящего и неуловимого.
«Из деревеньки людоедов наверняка. Той самой, которую мы разрушили или которую разрушил Сумеречный в прошлом году. Тогда… Когда-то тогда. В моей прошлой жизни», — отметил Рехи, но не вышло с привычным презрением. После работы с линиями что-то менялось в нем, наступала некая отрешенность, от которой не удавалось едко поддевать ни словом, ни мыслью. Не получалось для самого себя очернять окружающих.
— Мы шли и шли с караваном… — полушепотом повествовала Инде, исступленно глядя на свои руки. — Я, бабушка, Лойэ, Тико, Альпи… А за нами был огонь.
У Рехи оборвалось сердце. Он раньше не понимал, как это возможно, но теперь горло его сдавила немота, а колени задрожали. Он не ожидал услышать от кого-либо это заветное имя. Вмиг померк мир сияющих линий, свежие ожоги пронзила боль, вдоль хребта прошла сшибающая с ног волна бессилия. Весь мир сошелся на маленькой девочки, заключенный в неловкие фразы ее рассказа.
— Инде… Инде… и где же… Где теперь остальные? — прохрипел Рехи, впиваясь горящими пальцами в собственные ледяные предплечья под балахоном, царапая их острыми ногтями. Больно, как же больно услышать страшную правду. Ведь Инде пришла одна с дряхлой старухой без отряда. Куда же делись остальные? Бросили их? Повернули от ворот Бастиона? Рехи почудилось, что прошла вечность между его вопросом и ответом Инде:
— Не знаю. Альпи погиб в горах.
— Достаточно, деточка, разве интересно Стражу слушать об этом? — проворчал из-за плеча не в меру суетливый Саат. Он уже кивал стражникам, чтобы они выпроводили слишком задержавшихся безвестных просителей.
— Пусть говорит! — едва не крикнул Рехи, готовый разодрать Саату горло, лишь бы мерзкий жрец не мешал.
— Но Страж…
— А Лойэ и Тико где? — вопрошал с мольбой Рехи, не обращая внимания на возражения.
— Ушли от нас в Бастионе, — пожала плечами Инде, отводя взгляд и стремясь вновь прижаться к бабушке. Естественно, ее пугало всеобщее внимание.
— Поговорили и хватит, — все-таки настоял на своем Саат, а потом пробурчал себе под нос: — Лойэ… Лойэ… Попадись она мне!
И Рехи вновь окатило холодом и жаром: «Она дошла! Дошла! Она здесь! И… о ней слышал Саат. Лойэ, да ты нигде не можешь жить спокойно! Что же ты натворила в Бастионе?»
========== Голод разума ==========
Перед Рехи расступался народ. Он шествовал сквозь толпу, разрезая ее, как острый клинок вражье тело. Собравшиеся растекались дымящейся кровью перед процессией жрецов и воинов, которые отгоняли особо назойливых факелами и мечами.
Рехи смаковал свою небольшую победу. И неизведанная радость от помощи незнакомой девочке перетекала в предвкушение встречи с Лойэ. Но чем больше ликовала толпа, тем больше светлая радость затоплялась лестью превозношения. Собравшиеся просители предстали низкородным сбродом, жадным до дармовых чудес.
Бабка Инде была такой же, но в момент распутывания черных линий Рехи не думал об ней. Сама девочка ничего не просила, лишь смиренно ждала, не смея даже надеяться, что с лица когда-то спадет гниющая маска. Таким по-прежнему хотелось помогать. Но отнюдь не тем, кто теперь кидался ему в ноги, лобызая края балахона.
— Страж! Страж! Помоги мне! Исцели и меня! И меня!
— Расступитесь! Расступитесь! — командовал Саат. Ему пришлось поработать локтями наряду со стражниками, которые вовремя вскинули щиты, оттесняя ненормальную толпу.
Голод толпы ужаснее голода ящеров. Она напирала и заполняла собой все пространство зала, плещась пестрой массой, как чья-то рвота после пирушки. Еще недавно половина собравшихся презрительно сомневалась в пользе пришельца, этого глупого пустынного эльфа. Теперь они же готовы были слизывать грязь с его огрубевших пяток.
Рехи испытывал лишь омерзение, продираясь обратно в тронный зал. Впервые ему захотелось, чтобы его заперли, закрыв ото всех. А еще больше он мечтал выбраться, вырваться в родную пустыню.