Голод Рехи (СИ)

Пепел кружился в воздухе плотными хлопьями, а земля все чаще гудела от далеких извержений. Алый горизонт заливала кровь, когда верхушка очередной горы, маячившей силуэтом вдалеке, оглушительно взрывалась. Тогда-то горожане вновь спешно закрывали двери и завешивали окна, надевая на лица промоченные тряпицы. Несколько ветхих зданий, правда, обязательно разрушались после каждого подземного толчка. Но Бастион как единое целое стоял непоколебимо, и в его жадные пределы стекались новые и новые беженцы.

Пришедшие из-за гор подтвердили страшную весть, принесенную черным вестником, Сумеречным Эльфом: там остался только огонь. Деревня Ларта оказалась одной из многих, но самой невезучей. Именно от нее пошел умиранием тела земли огненный разлом, слившийся уродливым шрамом с предгорьем гейзеров.

Будущее представало размытыми нечеткими штрихами. Все застыло в усталом ожидании конца. Лишь наделенные разумом существа с безумным упорством продолжали копошиться. Они ползали по улицам города, как черви в туше дохлого ящера.

— Это лишь вопрос времени, когда вы все умрете, — услышал Рехи голос во сне. Сперва ему показалось, что это лиловый жрец, но тот обычно приходил со странными стихами. Сумеречный Эльф навещал недавно, да и голос его звучал иначе.

— Митрий? Появись, ох, появись, «учитель». Ты второй, кому мне не терпится набить морду, — прошипел сквозь зубы Рехи, стягивая с себя обескровленную девицу, с которой он провел полночи, а потом вонзил ей зубы в шею. Она слабо зашевелилась, подавая признаки жизни, и сползла на пол, где вновь провалилась в измученное забытье.

Рехи стер кровь с подбородка, слизав последние капли. Возможно, Митрий ожидал, что его Страж превратится в новое чистое существо, если совершит исцеление. Да не вышло, свою отравленную природу не отбросить одним лишь желанием стать лучше. К тому же Саат старательно подсовывал этих девиц и менял через пару дней, чтобы в памяти Стража не осталось даже имен. Праздное существование сливалось в единый бред, в котором реальность и кошмары перетекали друг в друга мутной круговертью. Поэтому Рехи не сразу догадался, кто его зовет.

До своего неудачного эксперимента снизошел сам его создатель, отделившись от выгоревшей фрески на стене тронного зала. Хорошо старые люди рисовали, очень похоже. Да толку-то… Митрия все эти рисунки не убедили помочь ни до Падения, ни после.

— За что же не терпится, Рехи? — поинтересовался семаргл, рассеивая красно-черную ночь приглушенным серебристым свечением. Рехи щурился, его глаза не привыкли к ярким цветам и оттенкам.

— За все, что ты сделал. Ты разрушил мой мир. Теперь ты просишь его починить. Ты ведь снова пришел требовать от меня красиво убиться во имя тебя? — фыркнул Рехи, перейдя на самодовольное шипение: — А я тебе отвечу! Отвечу, крылатый экспериментатор! Не для того я через горы продирался вместе с Лартом! И не для того он себя мучил по доброй воле!

— Судьба Ларта была в его руках, когда он мучил себя ради тебя. Он выполнил свою роль проводника и стал иным, — отстраненно ответил Митрий.

Рехи осознал, что для предводителя семарглов за столько веков чужие жизни совершенно обесценились. Он вроде сражался за целое человечество, за сохранение разумных тварей в разных мирах, сокрушал великое зло, выгнавшее его из родного мира. Но при этом гордый предводитель крылатых слишком давно потерял тех, за кого действительно следовало бороться. И противостояние ради всех превращалось в войну во имя никого.

— Выполнил роль… ты говоришь о моих друзьях, как о вещах! — воскликнул Рехи, топая ногой, но замер со сжатыми кулаками. — Выполнил, износился — выбросить. Также и про Стражей, небось, думал. Нахватал в разных мирах наивных идиотов и пробовал на них, что выйдет. Авось великое зло кто-нибудь сразит. Ты не смотри на меня так, мне Сумеречный все рассказывает.

Митрий снисходительно улыбнулся:

— Потому что я прошу его рассказать.

— А самому что, стыдно?

— У меня не было времени.

— Ах да, ты же пробивался к крепости Двенадцатого! Тебе же некогда! Знаешь, Митрий, союзники обычно делятся со своим отрядом информацией. Но что я для вас… ничтожество, пустынный эльф, тупое орудие.

Митрий молчал, глядя на Рехи, как на неразумное дитя. Но все же в переливчатых глазах промелькнуло подобие стыда и одновременно упрямства. Пристальный взгляд, прошивающий до души, выдерживали наверняка на все. Но Рехи старательно таращился исподлобья, грозно раздувая ноздри, как ящер перед прыжком. Хотелось кинуться диким рывком, ударить Митрия головой под дых, а потом выкрутить руку за крылья и еще надавать хорошенько по ребрам. От этой фантазии пересохшие губы даже тронула кривая ухмылка: пришелец наверняка читал мысли.