Голод Рехи (СИ)

Опять прозвучали пафосные словеса, за ширмой которых проглядывал очередной бесполезный эксперимент. Рехи мог бы вывалить на Вкитора или Саата некую память прошлых веков. Но вряд ли в Бастионе сменили бы порядки.

— Ладно, сам догадаюсь… Но, если я нужен, какого ящера я торчу в этой дыре? — потребовал ответов Рехи, потому что даже воспоминания об обществе напыщенных служителей культа вызывали рвотные позывы.

— Смотришь на жителей Бастиона. Ты должен понять, заслуживают ли они спасения.

— А ты великим судьей себя назначил?

— А ты готов пожертвовать собой? — тут же осадил Митрий. Рехи отмахнулся и сам нагло перешел на угрозы:

— Не особо. Если я найду Лойэ, плевать мне на твой шантаж, плевать на мир, плевать на Двенадцатого. Найдете Стражей Мира в других мирах, наловите таких же идиотов или новый эксперимент проведете. Мне наплевать! Если я найду Лойэ, я сваливаю из Бастиона. И больше меня никакой мир не интересует.

Митрий прищурил глаза и сложил крылья. Его свечение подернулось красноватыми искрами, но лишь на миг. Но в левом крыле почернело три крупных пера. «Ага, значит, я тебя задел. Интересно, что будет, когда почернеют все?» — подумал Рехи.

— Когда почернеют все, я стану Павшим, — ответил степенно Митрий. — И нет, это не Разрушитель. Павший семаргл — как живой мертвец, который не видит смысла своего существования. Не более того. Чернеют они от разочарования в людях. В тех, кого я защищаю.

— Так не давай им повода разочаровывать тебя. Объясняй понятнее, — не принял близко к сердцу Рехи. — Защищай людей, а не свою веру в них.

— Я тебя услышал, — отозвался Митрий, не уточняя, что именно он услышал.

А потом долго молчал, откинув голову и скрестив покрытые рубцами руки. Он выглядел, как на фресках с изображением семарглов. Очевидно, к прошлым людям их приходило много, раз они верно передали прекрасные черты. Только фрески сгорели, а семарглы больше не появлялись. Похоже, в новом мире черных линий крылатые странники далекого мира не смогли бы выжить. Но даже если так, не хотелось отдавать себя в качестве орудия. Тем более Митрий по-прежнему не доверял ему. А Рехи так не хватало хотя бы капли беззаветного доверия. Такого, которое установилось у них с Лартом в последний переход через горы, когда они без слов понимали друг друга.

— Здорово. А то я уже заподозрил, что у тебя ушей нет под лохмами, — выдавил из себя смешок Рехи, когда семаргл раскрыл крылья и вылетел через стену, естественно, никем незамеченный.

«Что если они вообще все мне чудятся? Стражники их не видят, девицы всякие проснуться не могут в их присутствии. Ну, а я с чего вижу? Сошел с ума после урагана, так я и решил тогда, возле сухого дерева», — размышлял Рехи, но одновременно непринужденно перебирал даже обожженными руками тонкие веревки черных линий. Их ответвления напоминали бледные пещерные мхи и лишайники, наполненные незримой жизнью насекомых. В их переплетениях и перестукиваниях Рехи слышал смутно знакомые голоса, но слов не разбирал, как будто звуки шли из-за толстой стены.

Двенадцатый Проклятый и лиловый жрец общались с ним. А он не отвечал. Он еще не сделал свой выбор, впервые задумываясь, что бывший Страж Мира через сны звал его, приглашая принять свою сторону.

«Какую такую свою? Он же помер там. Или нет? Такое чувство, что я скоро увижу последний сон из прошлого. И тогда узнаю всю правду. Но им пока невыгодно, чтобы я узнал правду. Нет, Митрий. Здесь другая борьба идет. За меня… За меня, замызганного пустынного эльфа! Борьба между Двенадцатым и Тринадцатым», — осознал Рехи и его объяла невероятная гордость за себя. Если бы он по-настоящему понял природу этой трагикомедии, то мог бы еще пощекотать нервы «великому экспериментатору». А пока предстояло навалиться всеми силами на жрецов культа. Возможно, применив черные линии. Возможно. Но как?

Рехи думал, отчего не спал всю ночь. Он нервно вглядывался в алый небосвод на рассвете, рассматривая переливы далеких гроз: где-то вновь поднялось черное облако извержения, вновь хребет гор вспенился. И в черную завесу облаков добавилось еще одно, гигантское, страшное.

Где-то земля раскололась и разошлась трещинами. К утру до Бастиона вновь дошли отголоски землетрясения. Рехи успел задремать и видел во сне, как сквозь пустыню ползет незримая волна, колышущая черные линии. Некогда так ветер пригибал высокую траву. Они подбирались все ближе к Бастиону, тянули незримые пальцы. И люди просыпались в утлых лачугах, предчувствуя новые разрушения.

Никто не знал, сколько ветхих построек прошлых времен обрушится в этот раз. И все боялись. Рехи же в полусне вслушивался в рев нового разлома и инстинктивно тянулся к черным линиями, которые тот порождал. Хотелось подцепить их, схватить и повернуть вспять, прочь от Бастиона. А еще лучше сшить ткань земли, как Лойэ неумело стягивала края его раны тогда, в пещере. В последнюю их встречу. Тогда все было иначе, совсем иначе. Он еще ничего не знал, и мир за хребтом еще казался обитаемым.