Голос блокадного Ленинграда

Мне не поведать о моей утрате…
Едва начну — и сразу на уста
в замену слов любви, тоски, проклятий
холодная ложится немота.

Мне легче незнакомых, неизвестных,
мне легче мир оплакать, чем тебя.

И все, что говорю, — одни подобья,
над песней неродившейся надгробье…

1945

«Я знала мир без красок и без цвета…»

Я знала мир без красок и без цвета.
Рукой, протянутой из темноты,
нащупала случайные приметы,
невиданные, зыбкие черты.

Так, значит, я слепой была от роду,
или взаправду стоило прийти
ко мне такой зиме, такому году,
чтоб даже небо снова обрести…

1945

«…Не потому ли сплавила печаль я…»

…Не потому ли сплавила печаль я
с подспудной жаждой счастья и любви
и песнь моя над кладбищем звучала
призывом к жизни,
                 клятвой на крови?

Не потому ли горечь, как усталость,
доныне на губах моих осталась…
Но кто солдат посмеет обвинить
за то, что искалечены они?..

1945

Пусть голосуют дети

Я в госпитале мальчика видала.
При нем снаряд убил сестру и мать.
Ему ж по локоть руки оторвало.
А мальчику в то время было пять.

Он музыке учился, он старался.
Любил ловить зеленый круглый мяч…
И вот лежал — и застонать боялся.
Он знал уже: в бою постыден плач.

Лежал тихонько на солдатской койке,
обрубки рук вдоль тела протянув…
О, детская немыслимая стойкость!
Проклятье разжигающим войну!

Проклятье тем, кто там, за океаном,
за бомбовозом строит бомбовоз,
и ждет невыплаканных детских слез,
и детям мира вновь готовит раны.

О, сколько их, безногих и безруких!
Как гулко в черствую кору земли,
не походя на все земные звуки,
стучат коротенькие костыли.

И я хочу, чтоб, не простив обиды,
везде, где люди защищают мир,
являлись маленькие инвалиды,
как равные с храбрейшими людьми.

Пусть ветеран, которому от роду
двенадцать лет,
               когда замрут вокруг,
за прочный мир,
               за счастие народов
подымет ввысь обрубки детских рук.

Пусть уличит истерзанное детство
тех, кто войну готовит, — навсегда,
чтоб некуда им больше было деться
от нашего грядущего суда.

1945

«Как я жажду обновленья…»

Как я жажду обновленья,
оправданья этих дней,
этой крови искупленья
счастьем будущим детей!
Но душа мне отвечает,
темно-ржавая от ран:
искупленья не бывает,
искупление — обман.

……..

И когда меня зароют
возле милых сердцу мест,—
крест поставьте надо мною,
деревянный русский крест!

P.S…А было все не так, как мне
                                  казалось.
Еще страшнее было, не похоже.
Потом Победа нам сполна досталась,
ее священно-жаркий свет…
                          И все же —
так мало в мире нас, л ю д е й,  осталось,
что можно шепотом произнести
забытое людское слово «ж а л о с т ь»,
чтобы опять друг друга обрести.

1940–1946

Твой путь