Голос и ничего больше

Не является ли голос разума в данной перспективе голосом бессознательного желания? Есть ли у желания голос, тихий или громкий? Мы к этому еще вернемся, но пока отважимся сделать следующий шаг: голос разума (бессознательный) в своей настойчивости, возможно, вовсе не тот, кто защищает нас от иррациональности влечений, но, напротив, является тем рычагом, который продвигает желание к влечению. Следует напомнить, что «героизм желания» (героизм изречения «не поступаться своим желанием») далеко не последнее слово Лакана о вопросах этики. Любопытен тот факт, что после семинара об этике (1959/1960) он никогда больше не возвращался к ним, и в его последующей работе мы находим тенденцию к снижению статуса желания: его нет среди «четырех основных понятий психоанализа», и позже в «Сочинениях» («Écrits») можно прочитать: «Ибо желание и есть не что иное, как защита  – запрет на переход в наслаждении определенной границы»[209]. Героизм желания следовало бы оставить в пользу другого принципа, предварительно названного «от желания к влечению». Схематическим образом этика желания побуждает субъекта отречься от всякого компромисса, заключающегося в поиске удовлетворения в отдельном объекте, ни один объект не может соответствовать желанию и его отрицательной силе, каждый объект должен быть пожертвован, чтобы сохранить желание во всей его чистоте. Но именно эта чистота как таковая и функционирует как защита и должна быть пожертвована в свою очередь: влечение возникает, когда желание побуждается пожертвовать не только своими объектами, но и чистотой как таковой, и голос в конечном итоге, возможно, единственный, кто делает возможным этот переход.

Наш краткий обзор этики голоса находит свое заключение, свою последнюю и, вероятно, самую чистую форму у Хайдеггера – в голосе, который не говорит ничего особенного, но настаивает как чистое указание. Вкратце: в параграфах «Бытия и времени» (которое, кстати сказать, было опубликовано в 1927 году, в том же году, когда вышло «Будущее одной иллюзии» Фрейда), говорящих о Gewissen, «Экзистенциально-онтологические основания совести» (№ 55–60), можно найти всю феноменологию зова (der Ruf) совести.

Что совесть выкрикивает позванному? Беря строго – ничего. Зов ничего не высказывает, не дает справок о мировых событиях, не имеет что поведать. Всего меньше стремится он к тому, чтобы развязать в призванной самости «диалог с собой». Окликнутой самости ничего не называется, но она вызывается к себе самой, т. е. к ее самой своей способности быть. Зов, отвечая своей зовущей тенденции, не вводит призываемую самость в «судоговорение», но как призыв к самой своей способности само-бытия он есть вы-(водящий-«вперед»-)зов присутствия в его собственнейшие возможности. <…> Совесть говорит единственно и неизменно в модусе молчания[210].

Таким образом, существует чистый зов, который негромок, который ничего не требует, это простое приглашение и вызов, призыв открыться перед Бытием, выйти из закрытости присутствия в себе. И понятие ответственности – этической, моральной ответственности – как раз является ответом на этот зов, на него невозможно не ответить; уклоняясь от него, мы уклоняемся от своей собственной фундаментальной ответственности, он же всегда здесь. Голос представляет ядро понятия об ответственности, последняя есть ответ голосу.

Откуда исходит голос? Он исходит из самой сокровенной области нашего бытия, но в то же время он – нечто превосходящее нас, он что-то большее в нас, чем мы сами, так, это нечто высшее в глубине наиболее интимного в нас.