Голос из толпы. Дневниковые записи

– А чего сдавать? Нечего сдавать-то. Немножко молока, немножко сена. Вот тут объединили три колхоза в один, и, почитай, хуже стало. Какая деревня была побогаче, та тоже бедной заделалась. Эта вот, – старик показал на деревню, куда я направился, – она ничего, хорошо жила. А как объединили, и там люди бедно зажили. В Палуе-то плохие работники. А чего зря стараться, ежели все поровну делится!

– Только поэтому и не работают?

– Нет, не только поэтому. Главное, колхоз бедный. Работать заставляют, а не платят. Уж какой год задарма работаем. Я вот сюда приставлен. Разве мне заплатят? Шиш заплатят. Надо отработать – торчишь здесь. Голодный много не наработаешь! Згодно тому, у кого корова. Тот на молоке сидит. А у кого нет, к примеру? Тот ничего не ест. Поэтому вот и плохо работаем. Не до работы тут.

– Но осенью вы же получаете от колхоза что-нибудь?

– От колхоза, говоришь? Чего там получать! Ничего не получаем. За все лето двадцать рублей. Разве это деньги? Ржи дают – курам на зиму не хватает, не то что для себя. Картошки и той нет. Кабы платили за работу, мы разве не работали б? Вот здесь недавно лес заготовляли. Так вся деревня подалась на лесозаготовки. Знатно тогда поработали! Нет, молодой человек, работать мы хотим, когда не задарма. А так что? Ведь есть-то надо, и поневоле бежишь где-нибудь рубль достать, кору ивовую собираешь. Пятьдесят копеек за килограмм дают.

– Значит, люди колхозом недовольны?

– Почему? Мы не против колхоза. В колхозе бы хорошо. Да бедный колхоз-то! Раньше, до войны, в колхозе хорошо жили. Это после войны как пошло и пошло – туго стало. Теперь вот, если у кого есть коза, думает: я веников ей нарву и проживу зиму, колхоз меня все равно не прокормит.

– Вы бы одно лето поработали дружнее, и тогда б у вас все было…

– Э-э, нельзя так, не выйдет. Тут не одно лето надо. Да и где взять людей? Земля какой стала? Камень. Нет, сынок, здесь дело мудреное, не простое.

– Я видел много покинутых домов. Они вроде бы еще крепкие. Почему в них не живут?

– Их хозяева убегли в город. Не пофартило тут. Двери «тюк-тюк», заколотили и убегли. А дома, точно, есть хорошие. В домах, которые хуже, живут.

Я оставил старика и пошел ходить вдоль полей ржи и картофеля.

Меня поразила земля. Трудно даже было представить, что на такой земле может что-нибудь расти. Крепкая – пальцем не проткнуть, она вся высохла под солнцем. Извилистые трещины испещряли ее, даже сорняков почти не было, жиденькие стебельки ржи торчали редко-редко.

Я дважды встречал группы работавших в поле людей, разговаривал с ними, перепроверяя слова старика, и все говорили то же, что он: не хватает самого необходимого – хлеба, рабочей силы. Я высказал предположение, что у колхоза, может быть, мало техники, которая возместила бы недостаток в людях. Ответ был неожиданный.

Теперь везде работают трактора. Техника есть, да толку в ней нет. С лошадьми было лучше. Больше вспахивали. А вот с тракторами не успели. Конь работает в любую погоду, а трактор не может. И особой сноровки с конем-де не надо.

Вернувшись в деревню, я стал свидетелем того, как Судзиловский выяснял отношения с трактористами, приехавшими с поля. Его и без того худое лицо еще более обострилось от гнева.

– Денег у меня нет, и не приставайте! – кричал он резким, срывающимся голосом. – У кассира шестьдесят рублей. Я сам уже второй месяц не получаю зарплаты! Взаймы никто не дает. В магазине Иван Семенович уже в долг не верит. Кому? Председателю!

Перед правлением на скамеечке сидели председатель сельсовета и старик со свежевыбритым лицом. Я подсел к ним.

– …Что и говорить, слабый, очень слабый этот колхоз, – согласился со мной председатель сельсовета. – По всему району один из самых отсталых (район, вы знаете, тоже не сильный, до железной дороги семьдесят километров). К примеру, колхозы сельсовета уже вспахали всю землю, а в «Разгаре» еще семь га не запахано, и кто их знает, может, вовсе не запашут. Это оттого, что народу нет. Разбежались кто куда: в Шугозеро, в Ленинград.

– Вы не знаете? – обратился ко мне старик, и его глаза, сузившиеся под тяжестью век, заслезились. – Говорят, будет постановление повыгонять всех, которые жили в деревне, из Ленинграда обратно в деревню. Я вчера был в Шугозере, у сына, так слышал, что такое постановление будет. Это правда иль нет?

– Враки! Такого постановления не может быть, – отрезал председатель сельсовета. – Выгонишь их, как бы не так! Раз уехали, ищи ветра в поле. В общем, остались в колхозе старики и девки. Ребята молодые, допризывники, ходят, поплевывают: «Нам беспокоиться нечего. Скоро пойдем в армию. Там получим специальность и обратно уже не вернемся». Девки тоже не лучше. Тоже норовят убежать. У них один козырь: окончить десятилетку и – в город. За этим только и учатся. Раньше я сдуру всех отпускал. Как получит паспорт, так в город уедет. Теперь все, крышка! Никого не отпущу. Здесь нужны!

– Школы в колхозе, кажется, нет?