Голос из толпы. Дневниковые записи

В разговор вступили двое колхозников, оба старички: как, мол, хорошо слушать радио и знать, где что творится. С радио перекинулись на телевизор. Судзиловский когда-то смотрел телевизионные передачи и начал с жаром распространяться о них. Выражение его лица переменилось. Оно стало серьезным, даже строгим.

– И цирк можно смотреть? – спросил один из старичков.

– А как же, и цирк!

– Комедия. Сижу я, значит, дома, пью чай и смотрю на представление в цирке.

– Надо ж было придумать! – подал голос второй старичок.

– Теперь борьба идет за цветное изображение. Чтоб изображение было цветным, как в цветном кино.

– И сколь тому товарищу дали?

– Нет, это не наш, не советский изобрел, – продолжал председатель. – В Европе, в Америке телевизоры уже давно. И у нас до войны были. Только не в массовом распространении. Ну, конечно, каждая капиталистическая страна свой секретик не отдавала! Наши советские ученые сами дошли, что к чему. Весь секрет в лампе! Есть такая лампа в телевизоре, на ней изображение получается. У нас уже перегнали Европу и Америку в этом деле! У них изображение в клеточках, а у нас чистое. Сейчас наши советские ученые стараются, чтобы наши телевизоры были еще лучше. Конечно, тот человек будет отмечен правительством, если что новое предложит, Сталинскую премию или еще какую-нибудь ему дадут.

Потом Судзиловский куда-то исчез. Вернувшись, стал зазывать шефов к себе в дом:

– Пойдемте, перекусите чего-нибудь. Не ахти что, а все же… Молочка попьете. Отдохнете. Поди, устали.

Шефы, двое рабочих и шофер, оглянулись на меня:

– Идем с нами!

– Да, да, идемте. Жена моя приготовила кое-что…

Мысль, что я увеличу число «нахлебников» радушного председателя, вынудила отказаться от приглашения. Я сказал, что сыт, однако не прочь отдохнуть, и хорошо бы на сеновале.

Меня отвели на сеновал. Правда, вместо сена я нашел там только матрац, набитый сеном.

Кругом царила тишина, пахло хлевом, над головой в просветах дырявой крыши голубело небо, далекое, чистое и заманчивое.

Еще дошкольником я бывал летом в деревне моего отца, на Новгородчине, и теперь в памяти стали оживать картины далекого детства.

Тишина оказалась обманчивой.

Около хлева бегала девочка и кликала корову, называя ее человеческим именем: Кать, Катя, Катенька. Иногда сильно и густо хлопал крыльями и заливался громким криком петух. Откуда-то издалека ему отвечали другие петухи. А голос девочки все звал, то удаляясь, то приближаясь: Катя, Катенька. Потом что-то стало царапаться, и время от времени раздавался сухой щелчок по дереву. Я приподнялся, посмотрел. Это курица ходила по бревну, поклевывала его и выжидающе, с опаской поглядывала на меня влажным глазом. Потом девочка загнала корову в хлев, и корова замычала сначала протяжно и тонко: му-у-у, потом коротко, басом: мо-о! Позвякивал колокольчик на ее шее. Потом корова заревела отчаянно, жалобно. Потом что-то зажурчало внизу, и тотчас раздалось негодующее кудахтанье. Вслед за ним во всех уголках хлева поднялся куриный галдеж.

Под его аккомпанемент я заснул.

Проснувшись, снова пошел в правление. Там встретил нового человека, маленького, но телом плотного и еще молодого. Он не был похож на колхозника: на нем были выглаженные брюки и спортивная куртка. Однако и на сельского интеллигента, по моим представлениям, он тоже не был похож. Лицо простоватое, давно небритое.

– Председатель сельсовета, – отрекомендовался он, протягивая руку.

Мы немного поговорили о моих лекциях, и он снова обратился к колхозному счетоводу.

Мне показалось, они вели речь о Судзиловском. Счетовод сказал:

– Он все кричит, придирается…

– Понятно, что кричит. Фактический посев, он с твоими шнуровыми книжками не сойдется. И моими тоже.

Я решил им не мешать и вышел вон.

За околицей начиналось ржаное поле. За полем торчали островерхие кровли домов. Я уже знал, что это была другая деревня, не Палуя, и пошел туда.

Посреди поля работал старик. Он огораживал поле от дороги.

– Зачем вы здесь делаете изгородь?

Старик ответил не сразу. Положил на землю топор, сел, искоса взглянув на меня. Вытаскивая из штанов кисет с табаком, ответил:

– Это чтоб скотина ржи не попортила. Мы тут коров гоняем. Так они рожь портят. Ты что, из Шугозера?

– Нет, из Ленинграда. Лекцию приехал читать.

– А, лекцию. Хорошее дело.

– Только вот народу у вас не видно.

– Народу? А что народ? На работе сейчас, все по колхозу работают. Да и немного у нас народу, одни бабы да ребята.

– Ну а молодежь есть?

– Молодежь? Молодежь есть. Тоже, почитай, девки одни.

– Колхоз у вас бедный?

– Бедный. Это точно: бедный. Хуже не придумаешь. Так-то, парень.

– А почему?

– Работать некому! Мужиков, почитай, нет, бабы – какие они работники… Живем мы плохо. Своего, что нарастим, не хватает. На шее государства сидим. Спасибо хоть государству: помогает.

– Разве вы государству ничего не сдаете?