Голос крови

Остался у разбитого корыта и Гриша — ни друзей, ни занятий и ни малейшей перспективы получить в ближайшем будущем какую-либо работу. В груди как заноза сидела боль за похороненную государством фундаментальную науку, щеки горели от стыда за правительство, которое с ловкостью шулера сдало карты таким образом, что весь народ, поверив в приватизацию, остался в дураках, а в голове скворчонком стучала одна-единственная мысль: как в таком положении выжить? Стучалась, стучалась и достучалась: — «А не сыграть ли в подкидного?» Зря, что ли, папочка обучил его всевозможным фокусам? Он ведь умеет метить колоду и на свист, и на щуп, и на глаз, умеет заряжать, трещать, передергивать — любая карта ляжет в нужный момент в прикуп. Да и голова у него варит: считает варианты не хуже бездушного компьютера. А обыгрывать есть кого! Нынче скороспелых миллионеров развелось больше, чем поганок в лесу в грибной год. Так что, «дайте в руки мне гармонь…»

— И он взял? — спросил Скоков, выслушав Решетова.

— Взял. Он понял, что перестройка подкорректировала не только науку, экономику, искусство, но и мораль, правила игры…

И законы преступного мира, подумал Скоков. Он в свое время, когда над словом «мафия» в кругах МВД только посмеивались, одним из первых пришел к выводу, что преступный мир развивается по Дарвину — видоизменяется, меняет окраску, привычки, хватку в соответствии с окружающей средой, в общем, приспосабливается. Теперь правят бал не воры в законе, а крестные отцы, авторитеты, денежные тузы, у которых на содержании бригады молодых, крепких и надежных бойцов, оснащенных и вооруженных по последнему слову техники, которые в состоянии влиять не только на экономику, но и на политику страны.

— Чем вы сейчас занимаетесь?

— Лично я веду переговоры с клиентами — умасливаю: ведь если концерт не состоится по нашей вине, мы обязаны выплатить неустойку. А это довольно кругленькая сумма.

— Услугами какого банка пользуетесь?

— «Лира».

— Бухгалтер?

— Маковеева Нина Ивановна.

— Моим сотрудникам, возможно, захочется с ней поговорить, так что предупредите ее…

— Документация у нас в полном порядке. — Решетов пожал плечами. — Но если вы желаете…

— Желаю. — Скоков еще раз внимательно осмотрел «горницу», в которой они сидели: стены, обитые вагонкой, отливают мягким желтоватым цветом, батареи, работающие от газового отопителя, забраны деревянной решеткой, пол застелен теплым линолеумом — под паркет, окна большие, светлые, а за ними — яблоневый сад… — и подумал, что именно в таком деревенском доме на свежем воздухе ему хотелось бы дожить свой век. — А сейчас я хочу побеседовать с Гришей. Проводи меня к нему.

Картинка, которую увидел Скоков, войдя в предбанник, могла бы, пожалуй, поразить воображение любого советского человека: вдребезги пьяный ковбой играет в карты с красивой полуголой девицей — рыжие волосы, зеленые глаза, римский носик, усыпанный замечательными веснушками, и большие, налившиеся золотистой спелостью дыни груди. Поразился и Скоков. Но не потому, что никогда ничего подобного не видел, а потому, что его приход проигнорировали — ковбой и полуголая девица, лишь на миг вскинувшая свои зеленые глаза, продолжали самозабвенно резаться в карты.

— Здравствуйте! — сказал Скоков, кашлянув в кулак.

Ковбой — он был в одних джинсах, державшихся на подтяжках, и черной фетровой шляпе — вскинул голову, на удивление легко поднялся и по-гусарски щелкнул босыми пятками.

— Григорий Блонский. А вы, если не ошибаюсь, Семен Тимофеевич Скоков. Верно?

— Верно.

— Присаживайтесь, Семен Тимофеевич. Вот самовар, вот чай… Через пару минут я к вашим услугам.

Скоков отпустил Решетова, прошел к столу и сел на табуретку. Осторожно сел, ибо всего в каких-нибудь двадцати-тридцати сантиметрах от него пружинисто покачивались груди-дыни.

Девица резким движением головы откинула свалившиеся на лоб волосы, посмотрела на Скокова. Заинтересованно посмотрела, изучающе, как доктор на впервые появившегося в его кабинете пациента.

— Екатерина Матвеевна.

— Бывшая учительница литературы, а ныне — девушка по вызову, — бесстрастно добавил Гриша.

— Почему бывшая? — возразила Екатерина Матвеевна. — Я и сегодня преподаю.

— Простите, что?

— Сексологию.

— А с литературой завязали?

— Маленькая забастовочка: зарплату четвертый месяц не выдают.

— Пика, — сказал Гриша. Они играли в преферанс с болваном.

— Трефа.

— Здесь.

— Бубна.

— Здесь.

— Знаете, на что мы играем? — спросил Гриша Скокова.

— Понятия не имею.

— Я хочу, чтобы она преподавала не сексологию, а литературу.

— Врет он все, — улыбнулась Екатерина Матвеевна. — Просто ему понравилось спать со мной. Семь пик!

— Здесь.

— Играй.

Гриша открыл прикуп… Семерка и туз. Масть — пиковая.

— Девять пик!

— Деньги к деньгам идут, — вздохнула Екатерина Матвеевна. — Закрылся?

— И тебя, дочка, закрыл. — Гриша взял ручку, быстро произвел подсчет и торжественно объявил: — Катенька, ты проиграла мне тысячу и одну ночь! А тысяча и одна ночь — это почти три года. Так что три года ты не имеешь права мне изменять.

— В таком случае все эти три года ты должен меня содержать.