Голос крови

— А покойного вы хорошо знали?

— Слышал много, но ни разу не видел.

— А с Машей давно знакомы?

— Давно.

— Расскажите, где, когда и при каких обстоятельствах вы с ней встретились.

— В Омске. На гастролях. Я тогда работал у Быка.

— У кого?!

— Извините. У Скалона. Бык — это кличка. Так мы его прозвали за характер: что задумает, расшибется, но сделает.

Скалон — это живая история советской песни. Ему шестьдесят, а он все еще на эстраде — поет! Сорок лет поет! Перемалывает все: лирику, застольные песни, романсы, баллады, оды… Лошадь такому аппетиту позавидовала бы!

Ну и наград, конечно, нахватал — за всеядность, и дачку шикарную построил, и машину купил, в общем, жил не тужил — катался как сыр в масле. Но однажды влип. Крепко влип. Правда, не один, а в обществе действительно народных — Юрия Гуляева, Владимира Высоцкого, Людмилы Зыкиной, Аллы Борисовны Пугачевой…

Обвинение со стороны УБХСС было сформулировано предельно коротко и четко: левые концерты. Дело заключалось в том, что каждый артист мог дать в месяц ограниченное число концертов — обычно пять-шесть — за определенную плату. Все остальные считались левыми, за которые администрация какого-либо завода или института расплачивалась с артистом наличкой и, естественно, без свидетелей. В таких делах виновными признавались обе стороны.

Первым допрашивали Высоцкого, для которого капкан захлопнулся в Московском институте инженеров землеустройства.

Следователь. Сколько вам заплатили за концерт?

Высоцкий. Сто рублей. Но и бесплатно выступить не отказался бы. Сумму никогда не оговариваю: заплатят — спасибо, нет — что ж, не это главное. Не один раз выступал просто так, не за деньги, а ради общения со зрителями. Мне нужна аудитория, сколько можно петь на магнитофон для друзей! Если зрительской аудитории не будет, для меня это творческий конец.

Следователь. Сколько вы дали таких концертов?

Высоцкий. Пятнадцать-двадцать, может, меньше, может, больше. Я не считал.

Следователь. Где?

Высоцкий. При желании можно вспомнить. Только зачем? Я ведь ничего не отрицаю, для меня важно другое: возможность творческого общения с людьми. Легально я такой возможности не имею. Хотел бы давать концерты официально, да не разрешают. Почему? Им виднее.

Следователь. Кому это «им»?

Высоцкий. Стоит ли уточнять, неужели не ясно?

Следователь. Ну, хорошо… Скажите, как понимать: «В наш тесный круг не каждый попадал…»? Это слова из вашей песни.

Высоцкий. Я помню. А понимать надо так, что круг действительно был тесный — не пролезешь.

Следователь. А «Не буду я больше вором и бандитом, подамся-ка лучше в антисемиты». Или: «Это был воскресный день, и я не лазил по карманам…»

Высоцкий. Это ошибки моей молодости.

Следователь. За ошибки иногда приходится платить. Ну да ладно, допустим, я вас отпускаю, как говорили древние, с миром… Как вы намерены жить дальше?

Высоцкий. Как вам ответить… Я играю в театре, снимаюсь в кино, но без гитары, без песен просто не могу, а уж делать выводы — ваше право…

Допрашивали Высоцкого в 627-м кабинете на шестом этаже корпуса «А» всем известного дома номер 38 на Петровке. Пока длилась беседа, двери кабинета то и дело открывались и закрывались: у всех находился какой-то предлог зайти и посмотреть на живого Высоцкого. Зашел и Скоков. Он прекрасно знал оперативника Женю Немченко, который вел допрос, поэтому, не стесняясь, занял место напротив Высоцкого, внимательно осмотрел его — темно-зеленая водолазка, шерстяная кофта — и, усмехнувшись, перевел взгляд на приятеля.

— Вчера мой сын притащил его записи. — Скоков ткнул указательным пальцем в сторону Высоцкого. — Включил магнитофон, и я впервые услышал комплимент в свой адрес… «Побудьте день вы в милицейской шкуре, вам жизнь покажется наоборот. Давайте выпьем за тех, кто в МУРе! За тех, кто в МУРе, никто не пьет…»

Через несколько минут Немченко отпустил Высоцкого и, потупившись, сказал:

— Семен Тимофеевич, я выполняю указание сверху.

— Догадываюсь. — Скоков налил себе из графина стакан воды. — Кто там у тебя по списку следующий?

— Скалон.

— Вот его и коли. Он — «народный», ставка у него — тридцать четыре рубля. Приехал, спел: «Что-то с памятью моей стало, то, что было не со мной, помню…» — сел в машину и — дальше, на следующий концерт. Вот кто бабки делает! За вечер он твою месячную зарплату выколачивает. А Высоцкого… Он гэбэшникам поперек горла встал, пусть сами с ним и разбираются.