Голос крови

— Ну, допустим, он петух голландский, — неожиданно подал голос до сих пор молчавший Климов. — Что мы с этого будем иметь? Ровным счетом ничего. Поймите, нас интересует не сам Слепнев, а игра, которая развернулась вокруг него. И игра очень интересная. Смотрите… Слепнева приговорили к смерти на сходняке, и, я думаю, решающим оказалось слово Тойоты. Далее. Тойота знал о ссоре между Скалоном и певицей и о связи Ракитиной со Слепневым и обставил дело так, что убитого повесили на Скалона — его, мол, заказ. Убедившись, что мы в эту версию поверили, Тойота решил добить нас: доказать самому себе, что мы полные идиоты. И подбрасывает нам труп старика Блонского — опять, мол, работа Скалона. И мы снова купились… Я правильно рассуждаю, Семен Тимофеевич?

Скоков поежился под пристальным взглядом своего ученика и хотя и с горечью, но пилюлю проглотил. Сказал:

— Грешен, ребята, я действительно подозревал Скалона, думал: свидетелей убирает.

— Мы все так думали, — мрачно процедил Смородкин. — А виноват в этом Гришка Блонский. Это он заявил: я и без вас Быку яйца вырежу.

— Я его, между прочим, в Дагомысе встретил, — сказал Климов.

— Он тебя не узнал? — спросил Скоков.

— Как он мог меня узнать, если мы с ним незнакомы? А вот я его по фотографиям из дела моментально вычислил. Нахальный парень!

— Чем он там занимался?

— Бизнесом. Интересовался в киосках «Роспечати», не поступили ли в продажу игральные карты, которые он заказал специально для города Сочи.

— Странно. — Скоков придвинул к себе перекидной настольный календарь, перевернул несколько листков, и лицо его приняло крайне недоуменное выражение. — Ты не мог ошибиться? Это действительно был он?

— А почему вы сомневаетесь? — в свою очередь, озадачился Климов.

— А потому, что сегодня похороны его отца, и, по моим сведениям, он… он просто не мог там быть, Костя. Ты ошибся.

— Извините, Семен Тимофеевич, у меня есть доказательства… Мы встретились у киоска «Роспечати», а рядом с киоском работал фотограф… Я Татьяне возьми да в шутку скажи: «Сфотографируйся с этим парнем». А она… — Климов на секунду замялся. — В общем, у нас с ней произошел небольшой скандальчик, я ей сделал строгое внушение, и она после этого восприняла мою просьбу как правительственный приказ.

— А она-то его узнала?

— В первый момент — нет: не привыкла еще воспринимать людей как объект для наблюдения, поэтому сыграла превосходно. Можно, говорит, с вами сфотографироваться? А он: зачем? А чтобы, отвечает, мой идиот знал, что я не такая уж дура. А Гриша, значит, сразу клеиться начал: а твой идиот мне рожу не набьет? В общем, фото вышло на славу: петух да цесарочка — прекрасная парочка!

Климов, забыв про утренний нагоняй, рассказывал весело, в лицах, поэтому рассмешил всех до слез. Расхохотался даже Смородкин, решивший было после разговора с начальством окончательно и бесповоротно покинуть ряды доблестной милиции. Но все сразу притихли, когда Климов поставил «дипломат» на колени, раскрыл и выбросил на стол пачку фотографий — Татьяна под руку с Гришей Блонским и он, Климов, с Тойотой. Да в каких позах! И в обнимку, и пиво пьют, и закусывают, и друг друга по плечам хлопают, будто сто лет не виделись! А на последней фотографии еще и надпись, коротенькая, незатейливая, но если вдуматься… «Косте Климову на память о нашей встрече в Дагомысе. 2.9.1997 г. — И размашистая подпись: — Тойота».

— Костя, да ты ж, блин, в люди выбился! — выкатив от восторга глаза, заорал Смородкин. — Да мы ж теперь им кузькину мать покажем!

— Кому «им»? — спросил Родин.

— Всем! — Смородкин вдруг посерьезнел. — Костя, я парочку возьму… Вот эту, где ты с ним пиво пьешь, и с надписью… Хорошо?

— А что ты с ними собираешься делать?

— Вот эту, с надписью, я покажу старому пердуну генералу Панкратову, который нам сегодня лекцию читал о долге и бдительности, и при этом скажу так: «Дорогой Василий Федорович, мы фамилию Слепнева специально в конспирации держали и держим, а вы всю нашу с Климовым работу — псу под хвост! Да разве так можно? Кто на нас стукнул?» Вот здесь он, старая калоша, и расколется! — Смородкин, торжествуя скорую победу, огладил себя ладонью по груди. — А вот этот снимочек, где Костя, значит, пиво со своим другом пьет, я покажу Можейко, при этом выпью с ним граммов по сто пятьдесят и на всю прокуратуру начну рыдать: «Витенька, како-ого друга мы с тобой потеряли!.. Витенька, а нас не посадют, ведь мы с ним дружили?»

Здесь уже не выдержал и Скоков. Задыхаясь, прошамкал:

— Смородкин, прекрати! Меня сейчас инфаркт треснет!

— Сто граммов, и я молчу.

— Саша, налей ему, он всего равно сегодня напьется.

Родин встал, но Смородкин жестом остановил его.

— Я сам знаю, где что лежит. — Он обогнул стол и направился в соседнюю комнату. Но вдруг притормозил и, указав пальцем на портрет лоха, который презентовал Климову Ягунин, резко спросил: — А это что за тип?