Голос крови

— Пока нет. Пока, как ни странно, тебя спасает «душа нараспашку», которая на этажах, где сидят начальники, называется несколько иначе — «что с дурака взять». Но когда начальники сообразят, что ты — угорь, что ты — скользкий, то в тот же день тебе голову и оторвут. Все понял?

— Ни хрена не понял, — честно признался Климов. — Но очень хочу.

— Тогда слушай. — Скоков прижал руку к сердцу. — Костя, ты мне в МУРе нужен. Если тебя выпрут, конец и нам. И нам, и всей нашей деятельности.

— Незаменимых людей нет.

— Это ты из скромности?

— Да.

— Тогда перейдем от теории к практике… Информация о твоем броске на юг ушла из кабинета Можейко.

— Денисов?

— Денисов лицо заинтересованное и продавать тебя не стал бы.

Климов посмотрел в окно и надолго задумался.

— О моем путешествии знали только двое — Денисов и Смородкин.

— И Татьяна Васильевна Благонравова.

— Она со мной ездила, — возмутился Климов.

— Я этого не отрицаю.

— Нет, я не могу в это поверить, — замотал головой Климов. — Дура она — это верно, но чтобы… Нет, невероятно…

— Костя, тебе за что сегодня утром Панкратов шею намылил?

— За то, что личность Слепнева не установлена.

— Так вот, этого и Денисов не знал. А за Смородкина я ручаюсь.

— Значит, все-таки…

— Не знаю, Костя, — отмахнулся Скоков. — Я тебя сейчас осторожности минера учил, осмотрительности, науке войти незамеченным в ресторан, а думать… Думать ты уже сам научился. Так что флаг тебе в руки, барабан на шею и — вперед!

Климов вышел от Скокова злым и раздраженным, сгоряча подумал: «Пуганая ворона куста боится». Но, пока добирался до управления, поостыл, взял себя в руки и стал спокойно, размеренно, шаг за шагом прокручивать в голове разговор с Татьяной «в саду у тети Клавы». Он вспомнил, что сперва Татьяна долго сетовала на судьбу, рассказывала, как торговала пирожками, как встретилась с Можейко и обрадовалась, когда он пригласил ее на работу. Затем ревностно набросилась на эту работу, но охладела, осознав, что ни один закон, принятый Госдумой, не действует. И почувствовала себя… ну, даже не винтиком в механизме, а бабочкой, попавшей в ураган. Говорила: «Я допросила только Машу Ракитину. Она созналась, что была любовницей Слепнева, сказала, что он живет где-то за городом, а где — не помнит, так как ехала к нему ночью… На этом их отношения прекратились, ибо Ракитина пригрозила голодовкой». Далее Татьяна чуть не расплакалась, и он, Климов, стал ее успокаивать. Сказал: «Да плюнь ты на этого Слепнева, мы сегодня ответ на запрос получили из Харькова, и выяснилось…» Да, выходит, он проболтался, и девочка этим воспользовалась… Климов выругался, затем обложил матом Скокова — за то, что он всегда прав, придвинул к себе телефонный аппарат, позвонил в соответствующую службу и распорядился, чтобы телефон Благонравовой поставили на прослушивание.

Тойота ждал этого звонка, поэтому, когда его сотовый разразился заливистой трелью соловья и Лев Борисович в своей обычной еврейской манере сообщил, что имеет к нему разговор, он уже был готов к этому разговору — быстренько собрался и прибыл в адвокатскую контору Спицына «Горное эхо» в точно назначенное время, как и подобает мужику, когда его кличет барин.

— Здравствуйте, Лев Борисович! — сказал он с порога, подобострастно улыбаясь. — Как ваш драгоценный голос?

Скалон посчитал вопрос дерзким, поэтому и ответил дерзко:

— Есть голос — поешь, нет — подпеваешь.

— Вы заговорили афоризмами, — усмехнулся Тойота, усаживаясь в кресло напротив хозяина. — Видно, хорошо продумали предстоящую беседу.

— У кого мозги есть, у того они есть.

— Это верно. Курить можно?

Лев Борисович толчком отправил гостю массивную бронзовую пепельницу.

— Чай? Кофе?

— Чай.

— Правильно. — Лев Борисович включил в сеть электрический самовар, скрестил на груди руки и без всяких предисловий кратко, но с юмором поведал Вячеславу Ивановичу историю, которая повергла его в чувство стыда и боли, ибо мало того, что она привела его к финансовым затруднениям, но он еще и выглядел в ней последним идиотом — влип, как старый Мендель, который, женившись на молоденькой девчонке, в первую же брачную ночь узнал, что она далеко не девственница.

— Да, это большой обман, — посочувствовал Тойота. — Но это не трагедия. — Он опустил в стакан пакетик с чаем «Липтон», залил кипятком. — Салтыкова помните? Михаила Евграфовича?.. «Злодейства крупные и серьезные нередко именуются блестящими и в качестве таковых заносятся на скрижали истории. Злодейства же малые и шуточные именуются срамными и не только историю в заблуждение не вводят, но и от современников не получают похвалы». Хорошо сказано. В масть! Вы не находите?

Лев Борисович от злости пошел красными пятнами, но сдержал себя, ответил шутливо:

— «Любите ль вы сыр? — спросили раз ханжу. — Люблю, ответил он, я вкус в нем нахожу». Это для рифмы. А по существу… Я думаю, тюрьма пошла вам на пользу: вы читали книги и тренировали память, вы научились мыслить… А если человек мыслит, он существует. Я рад за вас.