– Свидетели – дело такое… – рассеяно заметил Инспектор, – могут заговорить, а могут и умолкнуть если надо.
– Да я клянусь вам! Я тут ни при чем! – почти взмолился Верерг. – Я еще кое-что соображаю и знаю, где находятся пределы дозволенного. Вы – не Мокки, и вам я дорогу перебегать ни за что не стал бы! Вы уж мне поверьте! Я такие вещи чую безошибочно!
Голстейн задумался. За свою долгую и насыщенную армейскую карьеру он успел провести сотни допросов и ничуть не хуже Верерга чувствовал, когда человек перед ним юлит и извивается, пытаясь скрыть правду, а когда говорит начистоту. Сидящий перед ним бандит определенно не врал, хотя и выглядел не на шутку напуганным, оказавшись перед перспективой ответа за чужие прегрешения. Будь он действительно замешан в заговоре против Инспектора, его страх выглядел бы совершенно иначе, да и пах бы по-другому.
Такого рода публика демонстрирует смелость и самоуверенность исключительно в ситуации, когда численный перевес складывается в их пользу, а противник заведомо слабее и не может ударить в ответ. Встретившись с достойным оппонентом, они предпочтут уйти от прямого столкновения с тем, чтобы подгадать более удачный момент и ударить в спину. Ну а сейчас, оказавшись один на один с Голстейном, способным одним щелчком пальцев отправить его к праотцам, и не имея возможности улизнуть, Верерг старательно изображал покладистость и лояльность, пусть даже насквозь фальшивые.
– Это все неважно, – небрежно отмахнулся генерал. – Те недоумки, что напали на меня, уже кормят земляных червей, а их заказчик уже очень скоро сам на ловца выбежит. Я пригласил тебя по другому поводу.
– Ах это было
– Еще одна подобная
– Да, господин! Так точно! – сообразив, что хватил лишнего, Верерг перестал ухмыляться и снова сел прямо.
– Вот так-то лучше, – генерал повернулся к стоявшему рядом Кхольси. – Капитан, снимите с него наручники.
Дождавшись, когда полицейский разберется с замками, Голстейн продолжил:
– В данный момент меня куда больше беспокоят твои россказни о Пастырях и о том, как ты, якобы, даже сражался с ними. Распространять подобную ересь крайне неразумно. Можно схлопотать серьезные неприятности на свою голову.
– Ах, это! – пленник тряхнул спутанной шевелюрой. – Да мало ли что наболтаешь по пьяни! Я же не проповедями какими-то там занимался, просто байки травил.
– Такого рода «байки» подтачивают власть Империи не хуже термитов! – Голстейн угрожающе подался вперед. – Сначала ты не обращаешь на них внимания, но потом, когда спохватишься, будет уже поздно, и твой дом просто рассыплется в труху!
– Виноват! Больше не повторится! – торопливо замотал головой Верерг, перед которым вновь замаячила неприятная перспектива отправиться восвояси в виде отдельных кусочков.
– Очень на это надеюсь, – генерал снова откинулся на спинку стула и взмахом руки отослал Кхольси. – Ну а теперь расскажи, что там у тебя с Пастырями приключилось? Максимально подробно и детально, меня интересует любая, даже самая незначительная мелочь.
– Прошу прощения? Но вы же только что…
– Ты все правильно понял. Не стоит травить подобные истории на публике. Однако для того, чтобы более эффективно противостоять этой мерзкой и удивительно живучей ереси, мне требуется как можно больше информации, причем желательно из первых рук.
– Знаете что, господин, – насупился бандит, – вы можете сколько угодно называть Пастырей и все, что с ними связано, ересью, выдумками дремучих крестьян, сказками для маленьких детишек и так далее, но я-то знаю, как именно все обстоит в действительности. У меня от той встречи даже автограф на память остался!
Верерг засучил правый рукав и продемонстрировал Голстейну свое предплечье, вокруг которого обвивался жуткого вида лиловый рубец, начинавшийся от кисти и уходивший дальше под куртку.
– Вы можете, конечно, запугать людей, можете заставить их замолчать, – бородач вернул рукав обратно, – но все ваши усилия никоим образом не отменят того факта, что Пастыри – реальны.
– Я знаю, – кивнул генерал. – А теперь – рассказывай.
Повествование у Верерга поначалу выходило путаным и сбивчивым, поскольку он всеми силами пытался замять свою роль в нападении на обоз и выставить себя едва ли не пострадавшим. Впрочем, обстоятельства его преступной жизни интересовали Голстейна мало, тот желал вытрясти из допрашиваемого как можно больше информации, касающейся именно Пастырей. Сколько их было, как и откуда они появились, какое оружие использовали и так далее. Бородач старался отвечать максимально подробно, вспоминая все обстоятельства той ночи, тем более что исполненные боли воспоминания до сих пор стояли у него перед глазами как живые.