– Не сдерживай свою злость, – сказала она. – И не давай никому ее сдерживать. Ни бабушке, ни папе, никому. И если тебе нужно ломать и крушить все вокруг – ради Бога, ломай и круши хорошенько и изо всех сил.
Он не мог смотреть на нее.
Просто
– И если однажды, – сказала она, уже не сдерживая рыданий, – ты обернешься назад и почувствуешь вину за то, что в тебе было столько злости, за то, что ты
Он все не мог смотреть на нее. Не мог поднять головы – она вдруг сделалась такой тяжелой. Его словно разорвало пополам.
Но он кивнул.
…
Конор слышал, как она вздохнула глубоко и хрипло, слышал облегчение в этом вздохе, слышал и крайнюю усталость.
– Прости, сынок, – сказала она. – Мне нужно принять обезболивающее.
Он отпустил ее руку. Мама потянулась и нажала кнопку больничного прибора – он контролировал обезболивающие лекарства, настолько мощные, что после их приема она моментально засыпала. Нажав на кнопку, она снова взяла его руку в свою.
– Вот бы у меня была сотня лет… – очень тихо сказала она. – Сотня лет, которую я могла бы провести с тобой.
Конор ей не ответил. Через несколько секунд лекарство подействовало, и мама уснула, но это уже не имело значения.
Разговор состоялся.
Сказать больше было нечего.
– Конор? – позвала бабушка, просунув голову в дверной проем чуть позже – Конор точно не знал, сколько прошло времени.
– Я хочу домой, – тихо сказал он.
– Конор…
– К
Какой в тебе толк?
– Я поеду обратно в больницу, Конор, – сказала бабушка, высадив Конора у его дома. – Не хочу оставлять маму в таком состоянии. Что ты тут позабыл такого важного?
– Мне нужно кое-что сделать, – ответил Конор, глядя на дом, в котором провел всю свою жизнь. Дом казался пустым и чужим, хотя Конор уехал отсюда совсем недавно.
Он вдруг понял, что, возможно, ему придется уехать отсюда навсегда.
– Я вернусь за тобой через час, – сказала бабушка. – Ужинать будем в больнице.
Конор ее не слушал. Он уже захлопнул за собой дверь машины и отвернулся.
– Через час! – крикнула ему бабушка из-за закрытой двери. – Чтобы через час был здесь.
А Конор уже поднимался по ступенькам крыльца.
– Конор? – позвала бабушка. Но он не обернулся.
Он едва слышал, как она выехала на дорогу и унеслась прочь.
…
В доме пахло пылью и застоявшимся воздухом. Конор даже не потрудился закрыть за собой дверь. Он пошел прямиком на кухню и выглянул в окно.
На холме стояла церковь. Церковное кладбище сторожило возвышающееся над ним тисовое дерево.
Конор прошел через сад позади дома. Потом взобрался на садовый столик, за которым его мама в летнюю пору любила сидеть и пить крюшон, оттуда – на забор, перелез через него и спрыгнул. Последний раз он делал так, когда был еще совсем-совсем маленьким – это было настолько давно, что наказывал его за это еще папа. Дыра в ограждении из колючей проволоки у железнодорожных путей по-прежнему существовала, протискиваясь в нее, он порвал рубашку – но ему не было до этого никакого дела.
Переходя рельсы, он почти не следил за тем, не приближается ли поезд. Потом он перелез еще через один забор и оказался у подножия холма, на вершине которого стояла церковь. Он перескочил через невысокую каменную ограду, окружавшую холм, и начал подниматься наверх, лавируя между надгробиями и не сводя глаз с дерева.
Которое все это время оставалось деревом.
Конор помчался к нему.
– Просыпайся! – закричал он еще до того, как оказался у тиса. – ПРОСЫПАЙСЯ!
Он подбежал к стволу и начал пинать его ногами.
– Я сказал,
Он пнул дерево еще раз.
И сильнее.
И еще раз.
И дерево отступило назад, да так быстро, что Конор потерял равновесие и упал.
– Не помогло! – закричал Конор, поднимаясь на ноги. – Ты обещал, что тисовое дерево ее вылечит, а оно не помогло!
В груди Конора нарастала злость, и сердце яростно забилось о ребра. Он бросился на ноги монстра и принялся колотить руками по коре, от чего на ней тут же появились глубокие царапины.
– Вылечи ее! Ты должен ее вылечить!
– Какой в тебе