– Какую правду? – вскричал Конор, отчаянно пытаясь справиться с щупальцами. – Я не знаю, о чем ты!
Внезапно из темноты выплыла голова монстра и застыла в нескольких дюймах от лица Конора.
И вдруг повисла неожиданная тишина.
…
Конор и в самом деле знал.
Всегда знал.
Знал правду.
Настоящую правду. Правду из ночного кошмара.
– Нет, – тихо сказал он, когда черные путы закрутились вокруг его шеи. – Нет, не могу.
– Не могу, – повторил Конор.
–
Нотка доброты.
Глаза Конора наполнились слезами. Слезы потекли по его щекам, и он был не в силах их остановить – он даже вытереть их не мог, потому что щупальца кошмара облепили его, практически обездвижили.
– Прошу, не заставляй… – произнес Конор, – не заставляй меня это говорить.
Конор замотал головой.
– Пожалуйста…
Конор крепко зажмурился.
А потом кивнул.
Конор вновь кивнул с перекошенным от боли и слез лицом.
– Нет, – сказал Конор, глотая слезы.
–
Конор снова замотал головой, крепко сжав челюсти; он чувствовал жар в груди – будто бы кто-то развел в ней костер, будто в нем горело маленькое солнце, которое сжигало его изнутри.
– Я умру, если скажу это, – задыхаясь, с трудом произнес он.
– Не могу.
–
Теперь мрак начал закрывать Конору глаза, он заткнул ему нос и забил рот. Конор тщетно пытался схватить ртом воздух. Мрак душил его. Мрак
Огонь в груди Конора неожиданно вспыхнул, разгорелся, словно хотел съесть его живьем. Да, он знал, какой была правда. В горле зародился стон, стон, перешедший в плач, а потом в долгий бессловесный вопль – Конор открыл рот, и из него вырвался огонь, вырвался, чтобы пожрать все, осветил темноту, осветил тисовое дерево, поджег его, как и весь остальной мир, опалил за секунду, а Конор все кричал, кричал, кричал от боли и горя.
И наконец сказал те самые слова.
Сказал правду.
Окончил четвертую историю.
– Потому что
И огонь пожрал весь мир и унес с собой все – и Конора тоже.
Он встретил это пламя с облегчением – в конце концов, это было то самое наказание, которое он заслужил.
Жизнь после смерти
Конор открыл глаза. Он лежал на траве холма, что возвышался над его домом.
Все еще живой.
Обстоятельство, хуже которого не придумаешь.
– Почему огонь меня не сжег? – простонал он, пряча лицо в ладонях. – Я заслужил самое ужасное из наказаний.
–
Конор заговорил, говорил он с болью, медленно, с трудом вытягивая из себя слова.
– Я уже давно об этом думаю, – признался он. – Я всегда знал, что она не поправится – знал почти с самого начала. Она говорила, что ей станет лучше, потому что мне хотелось слышать именно это. И я ей верил. Нет, только делал вид.
–
Конор сглотнул, говорить ему было по-прежнему непросто.
– И я стал думать о том, как же сильно мне хочется, чтобы все это
Он заплакал по-настоящему, так горько, как никогда раньше – даже в тот день, когда узнал о маминой болезни.
–
Конор кивнул, он едва мог говорить.
–
– Я отпускал ее, – выдохнул Конор. – Я мог удерживать ее и дальше, но отпускал.