Голос монстра

– Это и есть правда, – сказал монстр.

– Но я не собирался! – воскликнул Конор срывающимся голосом. – Не собирался ее отпускать! А теперь все взаправду! Она скоро умрет – и это моя вина!

– А вот это уже не правда, – сказал монстр.

Горе Конора имело физическую природу, оно защемило его, как скоба, зажало его, как порой зажимает мышцу. Под его тяжестью он практически не мог дышать и вновь припал к земле, мечтая о том, чтобы она забрала его раз и навсегда.

Он уже почти лишился чувств, когда ощутил, что оказался в огромных ладонях монстра, сложенных так, чтобы ему было удобно в них лежать. Он чувствовал легкое движение листьев и веточек, которые шевелились вокруг него, чтобы сделать его ложе мягче и шире.

– Это я виноват, – сказал Конор. – Я ее отпустил. Это моя вина.

– Это не твоя вина, – произнес монстр, и его голос закружил вокруг Конора, как ветерок.

– Моя.

– Ты всего-навсего хотел, чтобы прекратилась боль, – сказал монстр. – Твоя личная боль. Чтобы из-за нее ты не был больше оторван от мира. Это самое человечное желание на свете.

– Я не хотел этого, – сказал Конор.

– Хотел, – сказал монстр. – И в то же время не хотел.

Конор шмыгнул носом и поднял глаза на огромное, будто стена, лицо монстра.

– Как и то, и другое может одновременно быть правдой?

– Дело в том, что люди – сложные чудовища, – произнес монстр. – Как удалось королеве быть и доброй волшебницей, и злой ведьмой? Как удалось принцу быть и убийцей, и спасителем? Откуда у знахаря с его отвратительным характером правильные мысли? А у священника – с его добрым нравом – мысли неправильные? Почему одиночество невидимок только усиливается, когда их начинают замечать?

– Не знаю, – признался обессиленный Конор, пожимая плечами. – Я никогда не понимал смысла твоих историй.

– А ответ таков: совершенно не важно, о чем ты думаешь, потому что твой разум противоречит самому себе по сотне раз в день, – сказал монстр. – Ты хотел, чтобы мама умерла, и в то же время отчаянно умолял меня спасти ее. Твой разум верил в спасительную ложь, и в то же время знал жестокую правду, из-за которой и приходилось лгать. И твой разум накажет тебя, если ты поверишь и тому, и другому.

– Но как его победить? – спросил Конор твердым голосом. – Как побороть все эти внутренние противоречия?

– Нужно говорить правду, – ответил монстр. – Так, как ты это только что сделал.

Конор вновь вспомнил мамины руки, как они цеплялись за него, как он их отпустил…

– Ну хватит, Конор О’Мэлли, – мягко сказал монстр. – Я являлся тебе вот зачем: чтобы рассказать тебе все это и тем самым помочь выздороветь. Ты должен послушать меня.

Конор сглотнул.

– Я слушаю.

– Жизнь пишется не словами, – начал монстр, – а делами. Не важно, какие мысли у тебя в голове. Важно, что ты делаешь.

Повисла долгая тишина, пока Конор пытался восстановить дыхание.

– Так что же мне делать? – наконец спросил он.

– То же самое, что ты только что сделал, – ответил монстр. – Говорить правду.

– Всего-то?

– Думаешь, это просто? – Две огромные брови монстра поднялись. – Ты был готов умереть, лишь бы этого избежать.

Конор посмотрел на свои руки и наконец разжал кулаки.

– Потому что в моей голове жила такая неправильная мысль…

– Это всего лишь мысль, – сказал монстр, – одна из миллиона. А не дело.

У Конора вырвался длинный, все еще прерывистый вздох.

Но он уже не задыхался. Ночной кошмар не переполнял его, не сжимал его грудь, не тащил его вниз.

Сказать по правде, он больше не ощущал никакого кошмара.

– Я так устал… – прошептал Конор, закрывая лицо руками. – Так устал от всего этого.

– Тогда поспи, – посоветовал монстр. – У тебя есть на это время.