Страшны утрá мои… все – серые.Еще страшнее ночь моя:Стоишь и молишься, не веруя,И молишь лишь небытия.Душа с тоской уже не борется,В лампаде зыбкий свет потух…И вот – не скрипнув, дверь отворится,И вникнет ненавистный дух!Стройнее пальм, но гибче ящериц —Огромно-ломкий на тени.Крыла опущенные тащатся,Искристо-траурно-сини.Лицо прельстительнейше-блеклоеОн наклоняет надо мной…А в горнице и там, за стеклами,Тьма, испещренная луной.Дохнет он и… О, как озябла я!Весна? любовь? Нет. Хлад – века…Янтарно-ядовитым яблокомМанит змеистая рука.И, жар из глаз меча искусственный,Он шепчет… Что? – не повторю.Под шепот вкрадчиво-кощунственныйЛежу, забывши про зарю.Ты! Ты, в Кого почти не верую!Явись!.. Иль опущусь во тьму…И поклонюся Люциферу яИ гнойный плод его приму.Январь 1923София
2
Я искала когда-то златистый гроздВ винограднях зеленых отчизны моейИли лютики в вешнем полесьице…А теперь я ищу только ржавый гвоздь,Только гвоздь подлинней, да в углу, где темней,Чтоб на нем в ночь глухую повеситься.Ах, качель, да в апрель, средь родных полян —Их бессчетных цветков, мотыльков, облаков,Я любила их пламенно искони…На чужбине ж уйду качаться в чуланСредь тряпья, черепков, паутинок, клопов,Под мышиные шорхи и писканье.Как, бывало, взлетаешь с доскою вверх!Видишь высь голубую, речную гладьДа родную деревню с церковкою…Видно, грешную душу сам Бог отверг!Не забыть бы с собою обмылок взятьДа тугой запастися веревкою.Молвят: счастье веревочка та дает.Завещаю ж ее, оставляю ееЯ тебе, мой прекрасный возлюбленный!Больше что ж мне дать? Горький жизни плод —Только песни одни… всё наследье мое,Всё богатство души моей сгубленной.Вот – он, накрепко-крепкий смертельный гвоздь!Ржавый, всё ж мне он – ярче, лучистее звезд,Всей земной красоты, столь прославленной!Вот и он, нежеланный да жданный гость,Тот, что темной рукой снимет блещущий крестС шеи тоненькой, смуглой, удавленной!