Семеновского стараюсь устроить, если не удастся – извещу Вас. Пока забочусь о том, чтобы он не нуждался. Он часто ходит к Любови Столице. Рассказывал о ее вечеринке, которая почему-то называлась «гроздь». Каждому входящему подавали написанное приветствие, он выпивал бокал чего-то, и голову его венчали венком из виноградных листьев. Все много пили, ели, танцевали, между прочим говорили стихи. Д[митрий] Н[иколаевич] иронизирует по этому поводу и даже под влиянием вечеринки написал стихи «Пошлость» и «Самоубийца», но туда его все-таки тянет, а к Силычу <Алексей Силыч Новиков-Прибой. –
Я понимаю его увлечение этой мишурой. Ему 19 лет, он имеет успех, – всё бы это было не опасно, если бы он не был таким слабохарактерным, пассивным и если бы у него не было микроба самомнения.[49]
И социальные, и идеологические различия (Клычков, как известно, был участником революционных событий в Москве в 1905 г.) не могли не отразиться на отношениях Столицы с писателями из народа. Но, пожалуй, главной причиной отчуждения была книжная, городская культура поэтессы, справедливо и тонко подмеченная Вадимом Шершеневичем: