Голос одиночества

И тут ему пришла другая идея. Да Лун огляделся, встал, медленно обошел комнату. Слишком много дверей и окон. Хотя… Он прошел на тесную кухню, где едва хватало места для газовой плиты и старого очага, одной‑единственной полки и мойки. Одно окно, две двери. Да Лун провел ногтем по щели в оконной раме, покачал головой: «Ничего, все поправимо». Потом достал ножницы и полотенце, навалил на стол несколько покрывал, одеяло, старый пуловер и принялся нарезать вещи на длинные полоски, которые просовывал между рамами с помощью отвертки, чтобы не осталось ни малейшей щелочки. Тщательно законопатил зазоры между дверной рамой и дверью, ведущей во двор, после чего ему стоило немалого труда ее закрыть, а замочные скважины забил разрезанным на лоскуты посудным полотенцем.

Где ты, Да Лун, что ты делаешь? Ты как будто возишься на кухне, но я не слышу, чтобы гремела посуда или текла вода. Значит, ты не моешь посуду. Но тебя так долго нет, а ведь ты знаешь, как тяжело я переношу твое отсутствие. Иди сюда, Да Лун. Присядь на кровать. Расскажи мне, что ты задумал. Или просто поговори со мной, почитай мне вслух. Я хочу слышать твой голос, я не могу без него .

Время от времени он подходил к Минь Фан, подносил ей воды, держал ее за руки, еще более холодные, чем обычно. На какой‑то момент ему стало страшно. Имеет ли он на это право? С чего это он вдруг возомнил себя господином над жизнью и смертью? Но Да Луну приходилось действовать на свой страх и риск, ему не у кого было спросить совета. Собственно, относительно себя у него сомнений не возникало. Он был свободный человек, по крайней мере в этом отношении. Да Лун наклонился над кроватью и поцеловал жену в лоб, губы, шею. Потом осторожно подвинул ее к краю кровати, лег рядом и взял «Книгу Перемен» с ночного столика. Гексаграмма 33.

ДУНЬ. БЕГСТВО.

«Итак, обстоятельства таковы, что время благоприятствует продвижению враждебных сил. В этом случае лучший выход – отступление, только таким образом и можно достичь успеха. Но подготовить свой отход нужно как можно более тщательным образом. Отступление не бегство. Оно маневр, признак силы. И пренебрегать им не следует».

Вот теперь я поняла, что ты задумал. Ты уверен, Да Лун? Я не имею силы возражать тебе. Надеюсь, ты отпустишь меня одну. Ты еще слишком молод. И ты здоров.

Снаружи сгустились сумерки. Да Лун поднялся, вышел, присел на ступени лестницы, закурил. Был теплый вечер. Нет погоды ласковее, чем в мае. Воздух еще не такой влажный и жаркий, как летом, но уже не такой холодный, как ранней весной, когда малейшее понижение температуры чувствуешь каждой косточкой. На крыше сарая щебечет птица, слышится отдаленный гул автобана. По железной дороге громыхает грузовой состав.

Неужели это единственный выход? Конечно нет, но единственно приемлемый. Да Лун устал, страшно устал. «Если вода уходит из озера…»

Когда птица улетела, он вышел во двор. Снял с веревок белье и сложил в бамбуковую корзину, собрал окурки, тщательно разровнял песок метлой. Те, кто придет в этот дом позже, не должны думать, будто Да Лун бежал, бросив все, – пусть даже такое и невозможно с Минь Фан на руках. Они не бегут, они уходят. А уход, если только он тщательно спланирован и подготовлен, есть признак силы и мудрости. Так написано в «И‑Цзин».