Голос пойманной птицы

Я часто мысленно возвращаюсь к этому моменту, поскольку именно тогда и определилось все, что случилось со мной потом. Я понимала, что если сяду в машину, то буду считаться женщиной определенного сорта. Доступной женщиной. Если кто-то увидит меня сейчас, я лишусь и того, что еще оставалось от моего доброго имени.

Я отогнала этот страх и скользнула на пассажирское сиденье.

Насер Ходаяр завел двигатель, и его автомобиль влился в поток машин. Я покосилась на Насера. Он был самым красивым мужчиной из всех, кого я видела, и уж точно самым опытным. Набриолиненные волосы его были зачесаны назад, от него пахло одеколоном с гвоздикой. Переключая скорости, он легонько касался рукой моего колена, и я вдруг подумала, что впервые сижу так близко к мужчине, с которым меня не связывают узы родства. Прядь волос упала ему на лоб, и он откинул ее привычным уверенным жестом. Я перевела взгляд на дорогу и уставилась вдаль.

Чуть погодя он приспустил стекла, и в салон ворвался знобкий, но приятный ветерок. Мы ехали, он рассказывал о журнале, который редактирует, об отношениях с другими тегеранскими литературными журналами. Насер начинал репортером в одной из крупных столичных газет, писал об искусстве и литературе. Главным редактором «Мыслителя» он работает уже несколько лет, в последнее время решил активнее печатать современных писателей и поэтов, в том числе начинающих.

Минут через десять-пятнадцать городские районы сменились тихими аллеями предместий, и я расслабилась. Чем дальше на север, тем становилось холоднее, сырее и отчетливо пахло соснами. Ветер трепал мои волосы, хлестал по лицу, я достала из сумочки платок и повязала на голову.

Насер пытался меня разговорить, время от времени задавал вопросы, но большую часть пути мы вели задушевную беседу без слов. Я села к нему в машину. Я согласилась поехать с ним. Тем самым сообщила ему, кто я такая и на что готова.

Кередж очаровывал провинциальной простотой: бескрайние зеленые поля и сады изредка перемежались домиками и сараями. Дорога стала извилистой, и с каждым крутым спуском и поворотом я боялась, что мы сейчас сорвемся в пропасть. Сердце екало, колотилось, я вцепилась в сиденье. Насер остановился у склона холма, мы спустились по узкой горной тропке, вышли на грунтовую дорожку. Уличные торговцы продавали сияющие медные тазы и белую шелковицу.

Мы свернули в тихий проулок, Насер положил руку мне на талию, направляя меня к кофейне. Она оказалась маленькой, но просторной: низкие лавки с килимами и подушками. Внутренний дворик кофейни под привязанными к деревьям белыми навесами смотрел на речушку.

– Разве ваши дни никому не принадлежат? – спросила я Насера, когда мы сели за столик.

– Нет.

Я замялась – не столько из-за смысла его слов, сколько из-за холодного тона.

– Значит, вам очень повезло, – сказала я.

– Да, – медленно ответил он, – пожалуй, в этом смысле повезло.

– А мне в этом смысле не повезло.

К столику подошел официант, поставил перед нами два стаканчика чая и булькающий кальян. Официант был совсем юный, худой, жилистый. Я заметила, как он перевел взгляд с меня на Насера, я напряглась и отвернулась.

– Держите. – Насер протянул мне деревянный мундштук кальяна. Мы остались одни. Я покачала головой, он пожал плечами и глубоко затянулся. Запахло мятой и табаком. Я выудила из вазочки кусочек сахара, сунула за щеку и медленно отхлебнула чай.

– И кому же принадлежат ваши дни? – поинтересовался Насер.

Он впился в меня взглядом, дожидаясь, что я скажу. Я задумалась. Кому они принадлежали прежде? Так и не придумав остроумного ответа, я хихикнула и притворилась, будто любуюсь видом.

После чая мы погуляли вдоль речушки. Я споткнулась, и Насер схватил меня за руку, чтобы я не упала. Через несколько шагов мы остановились осмотреться, и он вновь положил руку мне на талию. Я почувствовала, как бешено бьется сердце.

– Но вы же не жалеете, что поехали? – Он скользнул взглядом по моему лицу.

– Нет, – выпалила я и выдавила улыбку.

Мы пошли дальше.

– Я кое-что решила, – сообщила я, когда мы поднимались с берега реки. – Я решила, что этот день принадлежит мне одной.

Насер наклонил голову набок, выпустил струйку дыма и улыбнулся.

– Я соскучилась по родным, – объяснила я Парвизу, когда вернулась в Ахваз.

Я отсутствовала пять дней – отсутствовала и упивалась свободой целых пять дней. Возвращаться не хотелось, но едва я увидела Ками, это чувство прошло.

– Надо было предупредить, что ты уезжаешь. Ты сбежала. Ночевала одна бог знает где. Бросила Ками. Ты хоть понимаешь, как все это выглядит?

Он еще долго зудел, но до меня его слова доносились издалека, точно эхо. В ту ночь я не ласкалась к нему, не пыталась задобрить его извинениями и оправданиями и, когда он заснул, погрузилась в размышления. Я прокручивала в голове каждую минуту дня, проведенного с Насером. Снова и снова возвращалась к мгновению перед тем, как я вышла из его машины. Он накрыл ладонью мое голое колено, другой рукой обхватил меня за шею.

– Давай увидимся еще раз, – попросил он и прижался губами к моим губам.