Голос пойманной птицы

Воздух в доме был влажный, пыльный и спертый. Мне отвели просторную комнату на первом этаже; остальные разместились на втором, Гольшири поселили в бывшем каретнике. Я сняла постельное белье. Завтра выстираю и развешу сушиться на террасе. От нестерпимой жары у меня разламывалась голова. Утром нам предстояло отправиться к горящим скважинам. Не разуваясь, я без сил рухнула на голый матрас; блуза и брюки прилипли к телу.

– Раньше в этой деревне жили пять сотен человек, – сообщил Гольшири наутро, когда мы пошли на месторождение. Он побрился, во влажных волосах виднелись следы гребенки. Он был в парусиновом пиджаке, на плече у него висела кожаная сумка со съемочным оборудованием.

Я достала из своей сумки «лейку», повесила на шею и вслед за Гольшири вышла из дома. Остальных уже след простыл. Над дорогой мерцало марево, асфальт пружинил под ногами. Я пыталась поспеть за Гольшири. Шагать рядом с ним было приятно и непривычно: я вдруг подумала, что мы с ним впервые вдвоем.

Небо было в белесой дымке. Над нами кружили чайки. Дорога шла вдоль забора из гофрированного металла; вдали тянулись нефтяные скважины, их насосы бездействовали из-за пожаров.

– Что случилось с деревней? Почему она опустела?

– Иранская нефть отличается от всех прочих, и англичане это поняли сразу, как только попали сюда. В 1920-е годы средняя скважина на большинстве месторождений давала четыре с половиной галлона в сутки, здесь же из земли каждый день извергаются почти десять тысяч баррелей нефти. Британцы смекнули, что добывать ее тут проще простого: нефть сама из земли бьет, и вскоре завезли оборудование, насосы, рабочих. Четыре года назад это месторождение купила «Би-Пи», «Бритиш Петролеум», и превратила в самое прибыльное британское предприятие на свете. Все, что им нужно, как тогда, так и теперь, – рабочие. Иранские рабочие.

Мы пересекли лужайку и продолжили путь по грунтовой дороге, вдоль которой тянулись заброшенные магазинчики. Под деревом сидели на корточках двое мальчишек, играли в стеклянные шарики. Позади них высился большой рекламный щит на хлипких деревянных подпорках. Внизу на щите было написано «Кока-кола» на английском и фарси, на картинке красивая девушка подносила к губам зеленую бутылку.

– Это так называемый «Бумажный город», – Гольшири указал на виднеющиеся поодаль лачуги из глины и ржавого железа.

Вокруг нас вилась мошкара, я отмахивалась, но тщетно. Я прикрыла нос рукой, стараясь дышать через шарф. В девять утра было уже тридцать градусов с лишним, а к полудню будет под пятьдесят. Воняло нефтью. Вечером я попытаюсь смыть с себя этот запах, но, даже засыпая, буду чуять сернистый душок – то ли от моей кожи, то ли сам здешний воздух настолько им пропитался.

– Раньше здесь были склады, – продолжал Гольшири. – В них теснились четыреста человек. Без малейших удобств. Каждой семье отвели пару квадратных метров и дали одно одеяло: на нем они и спали, прямо на полу. Потом «Би-Пи» разрешила рабочим выстроить себе хижины из старых железных бочек из-под нефти. Мужчины трудились на скважинах по восемнадцать часов. Им платили пятьдесят центов в день. Весны здесь не бывает: или лето, или зима. Зимой все затапливает, кругом грязи по колено.

– Откуда взялись все эти рабочие?

– Как только прошел слух, что англичане ищут рабочую силу, сюда стали стекаться жители окрестных деревень. «Би-Пи» выстроила здесь все. И эти лачуги, – он махнул в сторону, – и загородный клуб, и теннисные корты. Иранцев туда не пускают даже попить воды.

– Два отдельных мира, – вставила я.

– Именно.

Мы приблизились к скважинам. Казалось, день померк: небо заволокло черным дымом пожара. Огонь, точно гейзер, бил в небо; пламя душило, как ветер. Зной лизал мне лицо, слышно было лишь как огонь гудит и трещит на ветру. Я шагала вслед за Гольшири к колодцам, но порывы ветра были такой силы, что идти стало практически невозможно. Мы не сдавались. Шли мы молча: говорить было нечего. Дым и сажа ели глаза. Я сдернула с шеи шарф, закрыла лицо. За стенами пламени маячили фигуры в касках и комбинезонах, темные торсы, черные руки. Рабочие. Лиц в мареве было не разглядеть, слов не разобрать за гулом огня.

Я поглядела на Гольшири.

– Как начался пожар? – крикнула я.

Он откинул волосы со лба. Лицо его было в саже.

– Точно неизвестно, скорее всего, от случайной искры. Одни говорят, будто скважины подожгли сами рабочие, но верится в это с трудом. Эти скважины их кормят. Другой работы здесь нет. Вообще никакой. Да и нефтяная компания от подобной теории не в восторге. Где им еще взять людей, чтобы бороться с огнем? Тут нет других рабочих, только местные.

– И как они его потушат?

– В этом-то и загвоздка. – Гольшири не сводил глаз с пылающих скважин. – Видите ли, пожар, тем более такой силы, просто так не потушить. Либо он мало-помалу потухнет сам, через несколько месяцев или даже лет, либо…

– Да?

– Его ликвидируют.