Голос пойманной птицы

– Люди читают газеты, видят мои фотографии, и начинается: «Да какой еще талант, просто умеет устроиться, сама ничего не делает. У нее же ни одной своей мысли, все он. Говорят, даже стихи за нее пишет».

– Ладно тебе, Форуг, неужели тебя волнует, что о нас болтают?

– Волнует. Я была бы рада, если бы не волновало, но ничего не поделаешь. О тебе никогда не скажут такого, как обо мне, им даже в голову не придет утверждать, будто бы я подсказываю тебе идеи для фильмов и тем более снимаю их за тебя.

– Важно одно, – ответил Дарьюш, – наши с тобой отношения никого не касаются. То, что между нами, принадлежит только нам.

– А мне надоели эти секреты! Надоело притворяться. Хватит, напритворялась.

– Согласен, это не лучший вариант, но по-другому в нашей стране нельзя, вокруг одни узколобые идиоты. И мы с тобой бессильны их переделать.

– Ты прав. – Я примолкла, потерла лоб ладонью. Меня вдруг охватило такое мучительное одиночество, что я не удержалась и спросила: – Когда ты ко мне приедешь?

Дарьюш кашлянул.

– Ты же знаешь, сейчас никого не пускают и никого не выпускают.

– Но ты приедешь, как только получится?

– Постараюсь. Мне нужно сперва кое-что сделать. Потерпи чуть-чуть, хорошо? Ты ведь подождешь еще немного?

Я не ответила, он вздохнул в трубку.

– Подожди.

Подожди. Я зажмурилась. От злости меня бросило в жар, в пот.

– Разве я мало ждала? Я ведь только и делаю, что жду тебя.

* * *

С первого же взгляда на Лейлу – в два часа дня она сидела на неприбранной постели в ночной рубашке – я догадалась: дело плохо. Шторы были закрыты, и, переступив порог душной спальни, я прищурилась, высматривая ее в полумраке. «Форуг», – еле слышно проговорила она, и я сразу же поняла, что от прежней невозмутимой, жизнерадостной Лейлы осталась бледная тень: тонкие запястья, отчаянный взгляд, нечесаные волосы.

Военное положение так и не сняли, и я добралась до нее только через неделю. Тем утром правительство объявило, что убийство – дело рук коммунистов. «Члены партии “Туде” – предатели, – сообщил по радио какой-то чиновник, – враги шаха и государства, и мы будем уничтожать их одного за другим, пока не искореним эту заразу».

Я опустилась на край кровати, положила руку Лейле на плечо, такое хрупкое под хлопковой сорочкой.

– От Рахима есть вести? – спросила я.

Лейла подняла на меня глаза.

– Нет.

– Может, он на тебя злится?

Она насторожилась.

– С чего ты взяла?

– Помнишь, я как-то застала его у тебя? Несколько лет назад? Мне показалось, вы ругались. Да?

Лейла замялась, явно решая, о чем лучше умолчать, как бы я ни наседала и как бы ей ни хотелось облегчить душу.

– Я достала ему паспорт на чужое имя. И деньги. Хотела, чтобы он уехал из страны, пусть на время.

– Но он не уехал.

– Он сказал, что слишком многие на него рассчитывают, – ответила Лейла, взвешивая каждое слово. – Произошло что-то такое, из-за чего он не может покинуть Иран. – Она примолкла, помрачнела. – Слышала, что случилось возле парламента?

– Ты про убийство?

Она кивнула.

В Тегеране ни о чем другом не говорили вот уже неделю. Я едва не спросила у Лейлы, почему она решила, что я могла об этом не знать, но удержалась. Было ясно, что она сейчас неспособна рассуждать трезво.

– Да, слышала, – ответила я.

– Ей-богу, Форуг, я и мысли не допускаю, что мой брат к этому причастен.

– Ты же не знаешь наверняка.

Она прикусила нижнюю губу, посмотрела на свои руки.

– Это правда.

– Как ты думаешь, где он сейчас может быть?

– Один раз он отсиживался на конспиративной квартире неподалеку от университета. Я несколько раз приезжала к воротам кампуса. Бродила вокруг, заглядывала в кофейни, книжные лавки, высматривала его. Но сейчас я просто боюсь ехать его искать.

– Почему?

– Он взял с меня слово, что я не стану этого делать. Сказал, что за мной наверняка следит САВАК[48] – или будет следить, это вопрос времени.

САВАК. Тайная полиция шаха. Я слышала, город кишит ее агентами, осведомителями, их тысячи, целая сеть, и они столь же безжалостны, сколь незаметны.

– Думаешь, за тобой правда следят?

Она беспомощно качнула головой.

– Иногда мне кажется, что да, мне повсюду мерещится слежка, и на улицах Тегерана, и даже здесь, в полях вокруг дома, но потом я думаю: показалось, там никого нет, я просто схожу с ума… – Она осеклась, испуганно округлила глаза.

– Но без паспорта и без денег ему не выбраться из страны, так?

– Так.

– Тогда я поеду к нему, – заявила я.

Я толком не знала, что натворил Рахим и в чем его обвиняют, но я видела, как его отсутствие влияет на Лейлу, как ей страшно, в каком она отчаянии. Если мне удастся выяснить, что ее брат жив, возможно, она хоть немного успокоится. Я стольким ей обязана – и вот наконец могу помочь.