Голос пойманной птицы

– Я закачу в твою честь вечеринку, – пообещал он. – А эти пусть идут ко всем чертям.

Перевязанную красной лентой коробку с платьем привез курьер. В предвкушении вечеринки, которую Дарьюш намеревался устроить в Даррусе, я думала лишь о том, что надеть (каким же нелепым показалось мне это потом!). Дарьюш ничуть не стеснялся своего богатства. Он одевался безупречно и ожидал того же от меня, хотя никогда напрямую об этом не просил. На день рождения он подарил мне бриллиантовое колье паве[44], и, едва он застегнул на моей шее замочек и назвал меня красавицей, я поняла, как сильно ему нравится видеть меня нарядной.

Я провела целый день в шикарных магазинах с коврами на полу и зеркальными стенами, в магазинах, где разодетые продавщицы расточали похвалы моей узкой талии и стройным ногам, тянулись ко мне с булавками и сантиметром, раскладывали передо мной лучшие, самые роскошные наряды. В конце концов я выбрала поистине изящное платье из черного шелка-сырца, с облегающим лифом и расклешенной юбкой. Элегантное и соблазнительное. Идеальное.

Я дала курьеру чаевые и внесла коробку с платьем в спальню. На полу валялись пакеты и коробки. Кровать устилали прочие покупки из недавнего моего похода по магазинам: чулки со швом, атласные туфельки на пятисантиметровых каблучках, кашемировый палантин. Я развязала красную ленту на коробке, сняла крышку, разделась до комбинации. Потом приняла душ, накрасилась перед зеркалом в коридоре. «Кошачьи» глаза и алые губы. Игра бриллиантов на моей шее оттеняла блеск моих глаз. Я выключила свет в ванной, ушла в спальню. Достала блестящий струящийся шелк из складок надушенной тонкой бумаги. Расправила платье на талии, застегнула молнию на спине, разгладила юбку. Шелковая подкладка холодила кожу. И лишь обернувшись к зеркалу, я поймала себя на том, что проделала все это, затаив дыхание.

– Ты ослепительна, – прошептал Дарьюш, когда я вечером приехала в Даррус.

Когда я вошла, он положил руку мне на талию, и мы ненадолго задержались в прихожей. Он был в темно-синих брюках, таком же спортивном пиджаке с широкими лацканами и белой рубашке, расстегнутой на груди. Он отпустил волосы и был такой загорелый, словно месяц провел на море. Дарьюш наклонился ко мне, я думала, он меня поцелует, но вдруг послышались шаги, и он тут же отступил от меня и убрал руку с моей талии.

Стеклянный дом блестел от света сотен свечей. Дарьюш хотел, чтобы этот прием затмил лучшие столичные вечеринки: заказал ящики английского виски, французского шампанского и отборной, самой дорогой черной икры. Воздух был напоен благоуханием гардений и роз. В большой гостиной квартет, который приехал в Иран на гастроли из Америки и за баснословное вознаграждение согласился выступить у Дарьюша, играл латиноамериканский джаз.

Когда я вошла, разговоры стихли, чтобы потом возобновиться громче. Многих присутствовавших я не знала, меня же в лицо знали почти все и перешептывались либо кивали на меня. Я ловила обрывки разговоров – о курсе валют, о чьей-то статье в подпольной коммунистической газете, о новом артхаусном кинотеатре, о каком-то придворном скандале. Женщины и мужчины были в одном помещении, по последней моде, но даже в таком изысканном обществе были свои ограничения и сохранялись многие пережитки прошлого. Я оглядела гостей и заметила, что женщины, как обычно, разделились на группки: жены и любовницы. Жены жали мне руку и, умиляясь своему великодушию и доброте (так мне казалось), поздравляли с выходом нового сборника.

С любовницами я чувствовала себя куда свободнее. Большинство из них вряд ли знали, кто я такая, и в каком-то смысле от этого мне становилось легче, но я по опыту знала, что, скорее всего, больше никогда их не увижу. Такова уж, как я поняла, странная и печальная экономика любви в нашем кругу. Но к какому из них я все же принадлежала?

Если бы только Лейла была здесь, грустно подумала я. Она в последнюю минуту позвонила сказать, что не сможет приехать, и это был уже второй раз, когда она отменила встречу. «Нет настроения, – пояснила она. – Извини, Форуг, но я не приеду».

Я вышла из гостиной в коридор, миновала высокие двойные двери библиотеки. На тумбочке лежала почти нетронутая стопка моих книг. Дарьюш говорил, что устраивает вечеринку в честь публикации моего сборника, но гостей интересовал лишь скандал, то, что я любовница Дарьюша, и они явились поглазеть на нас вдвоем. Мои стихи мало кого волновали – если вообще кому-то было до них дело.

Вероятно, Дарьюш это предвидел, поскольку в тот вечер сторонился меня и не брал меня за руку. Я не обижалась, я все понимала. Но я не ожидала, что он встретит меня и сразу исчезнет. Через час голова у меня плыла от вина и джаза, я достигла состояния беспокойной скуки, а Дарьюша, как назло, нигде не было. «Да где же он?» – думала я.