Голос с острова Святой Елены

Несколько минут сэр Хадсон Лоу прохаживался по комнате с весьма рассерженным видом и затем попросил меня объяснить ему, что заставляет генерала Бонапарта так говорить. Я ответил, что я не властен давать подобные объяснения. Тогда он начал, как я и предвидел, изливать на меня всё своё дурное настроение. Он припомнил мне старый эпизод с шотландской газетой и закончил свою гневную тираду следующими словами: «Я не разрешаю вам, сэр, ни о чём не беседовать с генералом Бонапартом, кроме сугубо медицинских тем. Если вы будете беседовать с ним о чём-либо другом, то лишь на ваш страх и риск, если только не станете передавать мне содержание ваших разговоров и тем самым освободите себя от всякой ответственности. Ваша работа заключается не в том, чтобы вы поступали так, как вы считаете нужным в соответствии с вашим мнением, а в том, чтобы вы спрашивали, что вам позволительно делать».

В течение нескольких суток Наполеон вставал в четыре часа утра и принимался за письменную работу, не вызывая к себе кого-либо из его генералов, чтобы помогать ему. Затем он гулял около двух часов и, судя по всему, находился в хорошем настроении. Встретился с ним, когда он вернулся с прогулки в бильярдную комнату. Разговор с ним зашёл о Египте и о некоторых лицах, которые там сопровождали его. Он упомянул некоего Пуссильгю, который служил у него во время итальянских военных кампаний.

«Пуссильгю, — пояснил Наполеон, — выполнял мои дипломатические и другие поручения в поездках из Милана в Геную и в то время заслужил моё доверие. Затем он был послан на Мальту, чтобы провести предварительную разведывательную работу до того, как я атаковал этот остров. Собранная им информация была очень полезной и тем самым он оказал мне большую услугу. Он сопровождал меня в Египет, где я назначил его на высокую должность в комиссариате и осыпал его многими милостями. Когда я покинул Египет, Пуссильгю, оставшийся там, по каким-то необъяснимым причинам сильно возненавидел меня и стал писать в директорат письма с массой ужасных историй обо мне. В то время я был назначен первым консулом и был тем самым человеком, который вскрывал его письма. Хотя я был удивлен и возмущён его поведением, я не стал обращать внимания на эти письма. Когда же я стал императором, то брат Пуссильгю, бывший выдающимся хирургом и хорошо известный мне, пришёл ко мне, чтобы просить меня устроить Пуссильгю на работу, умоляя меня удовлетворить его просьбу. В то же время он признался, что его брат скверно вёл себя по отношению ко мне, оказавшись весьма неблагодарным. Я ответил: «Кто ваш брат? Я не знаю его. Пуссильгю предал генерала Бонапарта, но император не знает его. Сам я не окажу ему помощь, но если министр финансов сделает выбор в его пользу, то я подпишу назначение». Его брат отправился к министру, передал ему то, что сказал я, была составлена рекомендация на замещение очень доходной должности, назначение на которую я подписал, и он пользовался ею в течение нескольких лет».

Потом Наполеон стал рассказывать о мамелюках. Он сказал, что в сражениях между французской кавалерией и мамелюками во всех тех случаях, когда число сражавшихся с каждой стороны превышало сто человек, превосходство в поддержании дисциплины всегда обеспечивало победу французам. Но тогда, когда это число было меньше ста, или в схватках один на один, верх, как правило, брали мамелюки.

15 августа. День рождения Наполеона. На нём был коричневый китель. Все генералы и их дамы обедали с ним в два часа дня. К столу были допущены дети, за исключением двух младенцев графов Бертрана и Монтолона, которых принесли к обеду и, показав Наполеону, унесли обратно. Наполеон одарил всех детей и немного поиграл с ними.

17 августа. Встретился с Наполеоном в два часа дня. Он пребывал в очень хорошем настроении, был любезен, много острил и подшучивал надо мной в связи с некой молодой девушкой, живущей на острове.