Голос зверя. Дикая история хеви-метала

Потом вышел фильм «Мир Уэйна», и я открыли для себя Джими Хендрикса, – там были его саундтреки. И он по-прежнему мой самый любимый исполнитель. Никто не говорит со мной так, как Джими. Другой эффект «Мира Уэйна» был еще более прямым: я захотели стать металистом. Я хотели иметь длинные волосы, пойти работать на завод, играть на электрогитаре и трясти головой.

Затем начался спуск – Nirvana на месяц или около того, затем Metallica. Затем Slayer, затем Deicide и Cannibal Corpse, Sepultura, Machine Head, Pantera. Затем Fear Factory – мой первый концерт, декабрь 1995 года. Теперь я были несгибаемым металистом.

Начало девяностых было хорошим временем, чтобы погрузиться в экстремальный метал.

Было множество пандусов. В андеграунде метал переходил в эпоху посттрэша. Дэт-метал подходил к концу своего господства, а движение блэк-метала находилось на подъеме. В этот период группы взяли на себя влияние экстремального метала и соединили их вместе, чтобы создать то, что стало удивительно рыночным посттрэшевым звуком. В то время мы называли это просто экстремальным металом. И это был момент, когда я присоединились к веселью. И с тех пор я никогда не были прежним. Отчасти из-за всех травм.

Мошпиты – это чертовски глупо. И это чертовски великолепно. Местами их пытались искоренить. Корпоративные фестивали заставляют группы подписывать контракты, в которых говорится, что они не будут провоцировать что-то, что может нанести травму… Но несмотря на синяки, сломанные зубы и сломанные телефоны, моши остаются ключевой частью культуры хеви-метала – наиболее прямым способом ответить взаимностью на энергию, которую группа излучает на сцене.

Я отчетливо помню время, когда мой друг Чарли терпеливо объяснил мне, что такое мошпит. Это было в четвертом классе моей художественной школы. Он побывал на нескольких металических концертах, а я оставались девственником[214]. Я были очарованы историями о том, что происходило на концертах, и его лекция сопровождалась иллюстративной схемой.

«Это сцена с группой на ней, – сказал он мне, нарисовав прямоугольник, – вот и публика, а здесь и здесь мош-питы», – Чарли нарисовал большие круги. «Мошпиты? Что такое мошпиты?» – «В принципе… – Он задумался. – В основном своего рода драка».

Мошинг, конечно, не драка, хотя неподготовленному глазу это может показаться так. Мошинг – это контролируемый выход агрессии и энергии. Вся рок-музыка – это, по сути, танцевальная музыка. Ранний рок-н-ролл подходил для настоящих танцев – типа свинговых танцев, снова популярных среди хипстеров и женщин, занимающихся бурлеском.

Кричащая реакция женщин, смотрящих на «битлов», – хороший пример выхода чистой энергии. Они не знали, как реагировать на музыку, поэтому просто кричали[215].

К концу 1960-х годов, когда крики в адрес The Beatles прекратились, реакция на живую рок-музыку казалась более интровертной. Возможно, из-за наркотиков. Публика танцевала в своем собственном пространстве, в своего рода замкнутой задумчивости.

С приходом экстремального метала в начале восьмидесятых стало необходимо открыть физический отклик на музыку для чего-то нового. Повышенная скорость и жестокость трэша и дэт-метала означали, что ничего другого, кроме полноконтактного слэм-дэнса, было бы недостаточно.

Как и в случае с металической культурой восьмидесятых, мы украли мош из панка. Хардкор-панк-сцена изобрела слэм-дэнс: Пит Ди из кроссоверной трэш-группы Kremated сказал мне:

«Хардкор-фольклор говорит, что слово „мош“ было случайно сказано эйчаром из Bad Brains и возникло в результате того, что кто-то не расслышал, что он говорит: либо о „толпе, размешивающей самих себя“, либо, альтернативно, „они выглядят так, как будто давят виноград“, и слово „мош“ застряло».

Стили мошинга различаются: от массового кругового движения, немного похожего на слив воды, когда вытаскивают пробку (кажется, всегда по часовой стрелке, хотя я слышали, что в Австралии – в другую сторону), до панк-рок-слэм-данса, когда тела врезаются друг в друга и люди, пуская в ход кулаки и теряя зубы, не знают, к черту, что делают.

Мошпиты могут быть одновременно и устрашающим, и веселым проявлением тупого мачизма. Существует этикет, согласно которому падающим помогают подняться, никто на самом деле не пытается никого обидеть, и всегда должен присутствовать один массивный топлес-качок. По какой-то причине. Конечно, иногда эти правила игнорируются. Иногда не удается помочь другим подняться, иногда люди слишком агрессивны, но всегда есть массивный топлес-качок в зале.

А еще есть питы в стиле кунг-фу, которые случаются на хардкорных выступлениях, и это самая нелепая вещь во всей тяжелой музыке.