Голоса

Но эти грустные мысли в обед все выветрились из моей головы. Я уже всей душой был внутри нового проекта. После обеда я вошёл в аудиторию триста один, где меня ждала сто сорок первая группа, неся в обеих руках высокую стопку книг.

Мне кажется, я весь лучился энтузиазмом, но студенты сначала этого не заметили. Книги, которые с шумом приземлились на преподавательский стол, вызвали вздохи.

«Мы всё это будем сегодня читать?» — жалобным голосом спросила меня Лиза Арефьева.

«Мы будем это читать!» — ответил я с молодой энергией. По аудитории пронёсся новый карикатурный стон.

«Может быть, ещё и конспектировать?» — почти неприязненно уточнила Акулина Кошкина, та самая Акулина, которая терпеть не могла, когда её называли полным именем.

«Мы будем это, может быть, и конспектировать! — был мой новый ответ. — Ну-ну, всё, хватит, не нойте! У меня есть для вас важное объявление».

И в двух словах я рассказал им свою задумку, как и то, что уже получил принципиальное одобрение заведующего их выпускающей кафедры.

«Обратите внимание на то, что я не ставлю вас перед фактом, — прибавил я в конце своего объяснения. — Вы ещё можете отказаться — вы имеете на это право. Я собираюсь поговорить с каждым из тех педагогов, кто у вас принимает зачёт в ближайшую сессию, о том, чтобы вам эти зачёты поставили «автоматом», на основе конспектов, может быть… Но я не могу это обещать, учитывая, что двое из них — с кафедры всеобщей истории! Дорог каждый день, поэтому я очень хотел бы, чтобы вы приняли решение сейчас. Вам нужно время, чтобы посоветоваться друг с другом?»

Нет, им не нужно было время! Глаза у них загорелись. Борис Герш, встав с места, картинно приложил руку к сердцу и проговорил с комическим акцентом:

«Вам, Андрей Михайлович, весь еврейский народ сегодня говорит спасибо в моём лице! Вы к нам сегодня явились как Оскар Шиндлер и Моисей со скрижалями завета! — эта фраза вызвала, конечно, общий смешок. — Нет, без шуток, Андрей Михайлович, — продолжил Герш, — вы спасаете нас вашим проектом. Это невероятно кстати!»

Я всё же попросил группу проголосовать мою идею, и все десять студентов дружно подняли руки «за».

Альфред Штейнбреннер — в моей группе был один немец, из так называемых русских немцев — попросил слова и задал мне вопрос о методах и методологии нашей будущей работы.

«Я вижу эту методологию пока неясно, — признался я. — Сейчас я только могу сказать, что вы сможете взять каждый своё направление, и одновременно групповая работа вроде «умственного штурма», совместного обсуждения гипотез, тоже окажется плодотворной. Может быть, мы захотим ставить нечто вроде «следственных экспериментов» или коротких сценок, чтобы погрузиться в психологию наших персонажей».

«Следственных экспериментов? — серьёзно уточнила со своего места Ада Гагарина, староста группы, известная правдоискательница. — Прекрасная мысль, но тогда нужен будет и суд». Группа поддержала её новыми смешками и одобрительным возгласами.

«Может быть и суд, — уклонился я от прямого согласия. — Но, коль скоро я сам заговорил о персонажах, думаю, что самым плодотворным методом, лежащим в основе всего, будет выбор каждым из вас одной исторической личности изучаемой эпохи. Та стопка материалов, которая вас так неприятно поразила в начале занятия, — это не только монографии и не только сборники документов. Большей частью это воспоминания непосредственных участников тех событий. Кстати, я создал группу в социальной сети, где все эти материалы есть в электронном виде».

Предвосхищая ваш вопрос, поясню: мне ничто не мешало в самый первый день нашей работы тем или иным способом переслать студентам электронные версии всех этих книг. Скажем, я написал бы ссылку на доске, и они проследовали бы по этой ссылке, введя вручную в свои телефоны. Но, видите ли, для библиотекаря старой школы, даже бывшего, книга, которой нет на бумаге, как бы и вовсе не существует. Те материалы, что я не смог купить, я распечатывал на кафедре после занятий и переплетал сам. Для своей собственной докторской, конечно: все они у меня не вдруг появились. И, кроме прочего, я хотел, чтобы эта стопка источников встала перед моими студентами в своей весомой материальности и, что ли, бросила им вызов своей вещественностью. Разве может такой вызов бросить последовательность единиц и нулей на электронном устройстве?

«Вы их все нашли в нашей библиотеке?» — уточнил Марк Кошт.

«Не угадали, это мои собственные, — ответил я. — Несколько пришлось, как видите, распечатать, в магазинах их нет».

«Вы все их читали? — почти с благоговением спросила Марта Камышова и на мой утвердительный кивок только глубоко вздохнула: дескать, куда нам, недалёким, до такой научной самоотверженности!

«Дайте мне роль Пуришкевича!» — громко предложил Герш, чем, само собой, вызвал новый общий смех. Вы ведь помните, что Пуришкевич был завзятым националистом?

— Смутно, — признался я и прибавил:

— Как я завидую вашим студентам! Они охватывали своей памятью целый особый мир со всеми его мелкими деталями, нам, обывателям, почти неизвестный.