Голоса

Женщина, изменившись в лице, пробормотала, что она никак, никак не ожидала так спонтанно встретиться c лидером, э-э-э, местных антиправительственных… повстанческих… Опасение не задеть другого человека у этой симпатичной, впрочем, мне нации возведено в столь высокую степень, что они и слова не могут сказать в простоте. Уточнила, что означает моя военная форма и почему на ней отсутствуют знаки различия. Я пояснил, что свои погоны снял, чтобы не вводить в искушение the local militia[138] — это, кстати, вполне соответствовало действительности. Британка покивала с серьёзным видом. Попросила разрешения со мной сфотографироваться. Спросила моё полное имя. Andrey Mogilyov[139], ответил я, а для близких людей просто Prince Andrew[140] или Your Highness.[141] (Марк и Борис уже едва не смеялись в кулак: они прилагали чудовищные усилия, чтобы сохранять серьёзность. У Марка даже вены вздулись на лбу.) Для убедительности я показал ей свой паспорт. Увидев мою фамилию, женщина уверилась во всём окончательно: действительно назвала меня Your Highness и посетовала на то, что совершенно не знакома с тонкостями этикета. Вот, например, прилично ли мне пожимать руку при встрече и при прощании? Да, невозмутимо пояснил я. В моей свите есть только один человек, который целует мне руку, но она делает это чисто по своему желанию, а вовсе не из необходимости следования этикетным нормам (Марта глубоко покраснела и отвернулась). Дама долго, долго трясла мою руку — и, наконец, поспешила уйти, пробормотав, что, как ни крути, такие встречи для неё являются slightly embarrassing[142]: не каждый ведь день сталкиваешься с князьями…

Мы ради приличия прождали целую минуту, прежде чем позволили себе наконец рассмеяться.

[13]

— Время, — вспоминал «князь Андрей», — приближалось к полудню, и мы решили пообедать в одном из кафе, которых в районе площади Славы — добрая дюжина. Название утаю, чтобы не делать заведению лишней рекламы: мне показалось, что мы там переплатили… Да и что кафе? Кафе, столовые и магазины в любом городе появляются и исчезают, и не они делают историю.

В кафе мы болтали о том и о сём, снова вспоминали смуглую даму из Британии, беззлобно подтрунивали над Марком и его могилёвской родственницей: мол, вовсе она не пожилая и не вполне ему родственница, а то и совсем не родственница, и что Лина скажет по этому поводу… Мы были расслаблены, наслаждались хорошей погодой, отсутствием необходимости заниматься рутиной (ведь и творческая работа с какого-то мига становится рутиной), обедом… Мои юные коллеги, кстати, этот обед ели за мой счёт: начиная с сегодняшней покупки двух сувениров для Марты я уже превысил лимит подотчётных средств, выделенных оргкомитетом конкурса, и дальше платил из своих. Им я, правда, решил этого не говорить. Если так пойдёт и дальше, думал я с грустью, то плакали мои небольшие сбережения, а с ними — надежды этим летом соорудить камин или провести в недавно построенный дом любое другое отопление… И для кого, правда, отопление, если Настя дала мне от ворот поворот? Пишет, что скучает… Очень мило, только ведь это «скучает» на хлеб не намажешь! Кстати, на Настино сообщение я, само собой, дал ответ ещё в пятницу: сердечно поблагодарил и сказал, что очень тронут. Вот, собственно, и всё, что прилично было ответить…

Мы уже заканчивали свой слегка затянувшийся обед, когда сообщение на телефон пришло Марку: громкое, звонкое, назойливое. Тот углубился в чтение — и всё читал, читал, не говоря нам ничего. Читал и хмурился… Борис пока ещё весёлым тоном попросил озвучить, что его так озадачивает. Марк лишь отмахнулся. Пробормотал нечто невнятное.

«Мне… надо бы сделать звонок, — прибавил он. — Тарифы, наверное, будут конские, ну что уж! Извините, я, наверное, выйду. Не дожидайтесь меня, занимайтесь, чем вам нужно. Куда вы дальше?»

Я пояснил, что дальше у нас по плану Краеведческий музей, а после, если будут силы и желание, мы дойдём ещё до Музея этнографии. Новый пункт назначения от нашего кафе находился, кстати, в двух шагах. Кошт хмуро кивнул:

«Да, хорошо! Идите, я вас догоню!»

Несколько странно это звучало, и странным, конечно, было то, что он не поделился с нами содержанием обеспокоившего его письма… Но мало ли, в конце концов, какие личные проблемы могут быть у человека!

Я заплатил по счёту, и мы направились в новый музей. По дороге я заметил, что Марта прихрамывает, и обеспокоился: почему? Натёрла ногу, пояснила девушка с извиняющейся улыбкой. И немудрено: мы ведь ходили пешком по городу больше шести часов, за вычетом времени на завтрак и обед! (У меня и у самого ноги гудели.) От моего предложения купить ей пластырь она с благодарностью отказалась: дескать, ничего ужасного.