Голоса деймонов

О мастерстве, эмоции и истине в иллюстрированной истории Холокоста Арта Шпигельмана

Со времени первой публикации в 1987 году «Маус» обрел славу, какой могут похвастаться очень немногие комиксы. Но говорить об этой работе до сих пор крайне сложно. Прежде всего, что это вообще такое? Комикс? Биография? Художественная литература? К какой области искусства она относится: к литературе, к графике или к обеим? Мы пользуемся для нее термином «графический роман», но может ли текстовый жанр романа работать в графической форме? Слова и картинки функционируют по-разному — в состоянии ли они играть заодно, не перетягивая канат нашего внимания каждый в свою сторону?

В предисловии к «Западному канону» Гарольд Блум, пытаясь дать определение «Книгам и школе всех времен», сказал: «На вопрос о том, что делает автора или сочинение каноническим, ответ, как правило, был — странность, такая форма самобытности, которая либо не поддается усвоению, либо сама усваивает нас и перестает казаться нам странной».

Это точнейшее описание того, как я отношусь к «Маусу». С одной стороны, он бесспорно принадлежит к комиксовой традиции по ряду формальных признаков: это история про антропоморфных зверюшек, рассказанная последовательно в серии прямоугольных панелек по шесть штук на страницу, с облачками для прямой речи и закадровыми титрами, где все слова написаны большими буквами и есть звукоподражания для передачи звуковых эффектов — например, для ружейной стрельбы и т. д. То есть выглядит это очень похоже на комикс.

В «Маусе» есть и отсылки к более старым формам. Лаконичные черно-белые рисунки; линия, местами такая толстая, словно сошла с гравюры на дереве, — все это очень похоже на бессловесные романы Франса Мазереля с их экспрессионистской печатью с деревянной доски, которые в свою очередь уходят корнями в еще более древнюю североевропейскую традицию книжной печати Гольбейна и Дюрера. Рассказывая о Германии, Шпигельман пользуется подчеркнуто немецкой техникой.

Однако в «Маусе» есть глубинная и безошибочная «странность», пользуясь термином Блума. Отчасти она заключается в том, что евреи изображены в виде мышей, немцы — кошек, поляки — свиней и т. д. Это шокирует тех, кто впервые открывает эту книгу, и до сих пор шокирует меня, даже после нескольких прочтений. Весьма рискованная художественная стратегия — она подразумевает некий эссенциализм, который многие читатели сочтут предосудительным. Кошки убивают мышей, потому что они кошки и такова их природа. Но входит ли убийство евреев в природу немцев?

Страница 125 из «Мауса» Арта Шпигельмана

Вопрос остается в подвешенном состоянии до самого конца и прямого ответа так и не получает. Напротив, сам сюжет постоянно напоминает, что именно так (как разные биологические виды) в ту эпоху и воспринимали человеческий род те, кто обладал властью управлять ходом вещей. Но к концу книги эта максима постепенно и ненавязчиво опровергается — тем, что персонажи могут сколько угодно выглядеть как мыши, кошки или свиньи, но на самом деле они люди. Они сложные и неожиданные, как люди, а люди… способны решительно на все.

В центре сюжета находятся трудные, мучительные отношения между Артом и его отцом Владеком, пережившим Освенцим, — маниакальным, злым, выжившим из ума, беспомощным, сварливым и совершенно невыносимым стариком, за жизнью которого мы наблюдаем сразу в двух мирах: в современности Нью-Йорка и Катскильских гор (названия имеют значение), где он на пенсии и считает каждую полушку, и в прошлом оккупированной Польши и концентрационных лагерей. Все в целом построено как воспоминания Арта, где он беседует с Владеком о его жизни при нацистах. Владек рассказывает свою историю, и реплики Арта (первое лицо, прошедшее время) уступают место репликам Владека, так что большая часть нарратива технически представляет собой флешбэк.

Имена и названия, как я уже сказал, имеют значение. Арт, герой истории, — тот же Арт, что значится на титульном листе? Арт Шпигельман — человек, а Арт-персонаж выглядит как мышь. В одном поистине удивительном фрагменте, когда примерно две трети истории уже рассказано, Арт вдруг заводит речь об искусстве (англ. «art») — о своем искусстве и о том, что оно делает с художником и с предметом его творчества.

Арт на этом этапе — не мышь, а человек в мышиной маске, и журналисты, явившиеся донимать его своими интервью, — такие же люди, просто в масках кошек и собак, но определенно НЕ кошки и собаки. Этот Арт — автор, не совпадающий с Артом-рассказчиком. И вот на протяжении целых шести страниц, читая, как Арт беспокоится о своем искусстве, мы уже пребываем в совершенно ином мире, отличном от тех двух, где развивается история. Только в этой линии слова написаны маленькими буквами.

Форма предметов, размер букв и расположение картинок на фоне — все это важно для комикса. Комикс — это не просто роман в картинках, а нечто совсем другое.