Голоса деймонов

Итак, во-первых: что мы подразумеваем под системой? Одно важное и очевидное значение этого слова в контексте нашей беседы — «религия». Например, назвать себя христианином — значит объявить о своей приверженности определенной системе, причем весьма плодовитой. Христианская религия — единственная религия, о которой я что-то знаю, — предложила людям такую систему (то есть связное описание того, что представляет собой Вселенная и какое место в ней мы занимаем), которая легла в основу нашего культурного наследия. Мы обязаны ей очень многим, в том числе не в последнюю очередь и «Потерянным раем» Мильтона. Принято считать, что быть христианином — значит верить в определенные вещи и вести себя определенным образом. Но в наши дни уже не так просто с уверенностью сказать, что это за вещи: система, на приверженность которой могут одновременно претендовать и преподобный Дон Кьюпитт, и преподобный Джерри Фалуэлл[80], очевидно, чересчур вместительна. Кроме того, христианство (возможно, в большей степени, чем любая другая религия) склонно размножаться делением, подобно беспозвоночным. Каждая секта порождает новые и новые секты, и чем теснее они связаны друг с другом, тем сильнее друг друга ненавидят. Но это неважно; просто некоторым людям исключительно приятно сознавать, что они принадлежат к единственной истинной вере — к каким-нибудь, например, Реформированным независимым исключительным баптистам или к Избранным блаженным детям Божьим седьмого дня. А все остальные попадут в ад.

Еще одно возможное значение слова «система» — это «теория». Например, вы чувствуете, что вас поработила психоаналитическая теория, требующая толковать все явления через призму младенческой сексуальности и эдипова комплекса. Но вы разрываете оковы и создаете собственную систему — такую, в которой есть место и коллективному бессознательному, и архетипам, и алхимическим образам, и восточной религии. В этой новой системе вы чувствуете себя свободно; она хорошо соответствует образу вашего мышления, наклонностям вашего воображения и особенностям характера; она ни в чем вас не стесняет и не ограничивает. Иными словами, вы — Юнг, освободившийся от влияния Фрейда, и ваша система — это новая теория психологии.

С таким же успехом ваша система может принять и политическую форму. Оглядываясь по сторонам в поисках ответа на вопрос, откуда берется вся эта несправедливость и жестокость, которой даже не замечают большинство ваших сограждан, вы открываете для себя теорию феминизма. Ну наконец-то! Сотни вещей, причины и взаимосвязи которых до сих пор оставались пугающе непонятными, внезапно соединяются в кристально ясную структуру. Все встает на свои места — от самого, казалось бы, невинного неодобрительного высказывания со стороны отца и до крайних проявлений тирании и деспотизма. Или, например, вы открываете для себя учение Маркса — в точности с тем же результатом. Открытия такого рода — пример того, как можно найти чужую систему, в которой вы почувствуете себя как дома. Она не поработит вас; напротив, вы, подобно многим, сможете сказать, что впервые ощутили вкус свободы, только после того, как нашли эту систему, а рабами объявите тех, кто к ней еще не приобщился и прозябает в невежестве за ее пределами, во тьме внешней.

Еще одно возможное толкование слова «система» — это «мифология», то есть комплекс историй о персонажах наподобие Яхве, Зевса, гиганта Альбиона или Иисуса Христа. Мифология повествует о сотворении мира и о появлении первых людей в мире, созданном не нами. Я не знаю ни одной мифологической системы, в которой бы утверждалось, что Вселенная создана людьми. Мы, люди, всегда приходим на готовенькое, и нашим отношением к месту, в котором мы очутились, отчасти определяется эмоциональный тон всей мифологии — трагический, оптимистический, драматический и так далее. Иногда нас изображают мятежными детьми великого творца, иногда — детьми творца вторичного, взбунтовавшегося против первосоздателя (таков, например, миф о первых людях, созданных Прометеем); но, так или иначе, наше присутствие определенным образом влияет на историю. Мы — часть происходящего; мы чувствуем, что у всего этого есть какой-то смысл, даже если не вполне его понимаем.