Голоса деймонов

Ну, первый вариант (создать собственную систему) в случае Блейка определенно сработал. И Блейк — не единственный писатель, испытавший на себе этот метод. Был еще один великий поэт, разработавший личную мифологию, — У. Б. Йейтс, который, как известно, восхищался Блейком и высоко ценил его. И, кстати, польза, которую писатель может извлечь из личной мифологии, не зависит напрямую от качества самой этой мифологии. Насколько я в силах понять, система Йейтса — абсолютный вздор: мешанина оккультной символики, нумерологии, искусственных ритуалов ордена Золотой Зари, всякой чепухи по поводу лунных фаз и тому подобного. Если бы она существовала сама по себе, я бы за нее и ломаного гроша не дал. Но без нее Йейтс не написал бы великие стихи, созданные им на склоне лет, — а это одни из самых лучших, самых волнующих образцов английской поэзии. И все же своим величием эти стихи обязаны языку, а не системе, которая их вдохновила, и мы могли бы… хотя мне и очень страшно высказывать такую точку зрения перед лицом Общества Блейка… но, одним словом, по поводу Блейка мы могли бы предположить нечто подобное: например, величие его «Песен невинности и опыта» не зависит от контекста, в котором они были написаны. Они остались бы для нас великими, даже если бы мы ничего не слышали о блейковской системе и не имели понятия обо всех его необычайных откровениях. «Больная роза», «Тигр», «Заблудившаяся девочка» и многие другие его стихи по-прежнему завораживали бы нас величественной магической силой своего языка. Для простого читателя ценность системы, разработанной писателем, — не столько в том, что в эту систему можно войти, принять ее и жить по ней ради нее самой, сколько в том, что она помогала творить этому писателю. Не было бы системы — не было бы и творчества; или, по крайней мере, творчество было бы куда менее интересным.

Если вы не хотите или не можете создать собственную систему, вам, по мнению Блейка, остается только одно — стать рабом чьей-то чужой системы. Да, выше я рассказал о том, как книга Наттела ненадолго заманила меня в ловушку чужой системы, и это было очень неприятно. Но задумавшись на минуту о том, что означает рабство в этом контексте, и припомнив знаменитое высказывание Блейка о Мильтоне — что тот «писал весьма сдержанно о Боге и Ангелах и весьма свободно об Аде и о Диаволе, […потому что] был он истинным Поэтом и, сам того не ведая, принадлежал партии Диавола», — мы поймем, что Мильтон, по мнению Блейка, был порабощен чужой системой, не соответствовавшей в полной мере его личному таланту.

О глубине проницательности, присущей Блейку, свидетельствует эта короткая оговорка: Мильтон принадлежал партии Диавола, сам того не ведая.

Многие писатели действительно не ведали, в чем заключен их истинный дар. С таким же успехом можно стать рабом ошибочного представления о том, чем следует заниматься, — представления, не имеющего ничего общего с вашими подлинными способностями. Сэр Артур Салливан полагал, что его долг — сочинять большие оперы; глупости, с которыми носился его соавтор Гилберт, выводили его из себя, но в итоге можно спросить: сколько постановок серьезной оперы «Айвенго», написанной Салливаном, приходится на каждую тысячу постановок «Микадо»?

Открыть свой настоящий талант, пока не поздно, — это большая удача. У меня, например, ушло много времени на то, чтобы избавиться от поработившего меня убеждения, будто уважающий себя писатель обязан писать лишь строго реалистические романы. Можно заставить себя некоторое время работать в оковах долга, но это тяжело и мучительно; это, по выражению Рескина, безблагодатный рабский труд; или, по выражению Йейтса, попытка заставить волю выполнять работу воображения. В общем, это все равно что лепить паучьи сети из глины. Открытие своего истинного таланта — это настоящее освобождение. Рабство, о котором говорит Блейк, далеко не всегда навязано извне. Кандалы, выкованные нашим собственным разумом, не легче любых других.

Итак, возвращаясь к вопросу о системах и наших отношениях с ними: вы можете сотворить систему самостоятельно; вы можете угодить в рабство к чужой системе; и, наконец, вы можете открыть для себя систему или теорию, созданную не вами, но такую, с которой вы почувствуете себя свободными, — как я говорил выше на примере людей, открывших для себя феминизм, марксизм или что угодно другое. По-видимому, это три основных варианта. Но, если помните, я упомянул, что в связи с системами у меня возникает не только два вопроса — что такое система, во-первых, и каковы возможные подходы к системам, во-вторых, — но и третий, к которому я обещал вернуться позже. Итак, вот этот третий вопрос: а нужна ли вообще писателю какая-то система? Можно ли обойтись без систем? И если да, то как это будет выглядеть? Каково это: не быть приверженцем какого-то учения, не быть рабом какого-то мировоззрения, не вешать на себя никаких ярлыков, ни за что не держаться и ничем себя не ограничивать?