Голоса деймонов

Взгляните на девушку, играющую Дафну. Преследуемая Аполлоном, она оглядывается посмотреть на него, и в этот миг ее душа, кажется, пребывает точно в поясничной области. Склоняясь, она выглядит так, будто сейчас сломается. ‹…› Или возьмем молодого человека, что исполняет роль Париса. Вот он стоит меж трех богинь и предлагает яблоко Венере. Его душа сейчас находится у него в локте, и это поистине пугающее зрелище.

Когда вы ловите себя на том, что рассказываете историю, и смущаетесь, вашей душе ничего не стоит переместиться куда-нибудь в локоть. Но чтобы избавиться от смущения и стыда, нужно не вернуться обратно к невинности (путь туда преграждает ангел с пылающим мечом), а переместить фокус интереса с того, как вы выглядите в глазах слушателей, на предмет рассказа. А там ведь столько всего интересного!

Есть, например, такой захватывающий прием, как неожиданность, сюрприз. Тут полезно понимать, что сюрприз — прямая противоположность саспенсу, тревожному ожиданию. Неожиданность случается, когда вы ее не ждали; саспенс, напротив, не случается, когда его ждут. Сюрприз — это когда вы открываете шкаф и оттуда на вас падает тело. Саспенс — когда вы точно знаете, что в шкафу есть тело, вот только непонятно, в каком. Вы открываете первый… ф-фух, не в этом. И саспенс продолжает нарастать.

Перейдем к следующему пункту — к вариациям. У нас есть тема — с какими вариациями ее можно сыграть? В рецензии на книгу Лоренса Дрейфуса «Бах и модели сочинительства» (1996) пианист и критик Чарльз Розен очень интересно говорит об этом:

Некоторые современники [Баха] свидетельствовали о его умении, получив две разные музыкальные темы, немедленно увидеть все способы, которыми их можно играть вместе, вкупе со всеми полифоническими комбинациями. Он мгновенно понимал, что можно сделать с любой отдельно взятой темой. Его сын Карл Филипп Эммануэль как-то показал отцу фугу, над которой работал, и спросил, возможны ли в ней какие-то еще вариации. Бросив лишь краткий взгляд на партитуру, Бах твердо ответил: «Нет».

Вот к такому знанию мы (я имею в виду не только писателей, но и редакторов, критиков, преподавателей) и должны стремиться в отношении сочинительства. Получив в свое распоряжение идею о персонаже и его отношениях с другим (или с двумя другими, чтобы вышел треугольник), мы должны научиться взглянуть на нее и тут же увидеть все возможности развития, его последствия и результаты. Дальше эта рощица отношений вырастет в целый лес, через который нам и предстоит проложить тропинку истории.

Очень полезно также уметь видеть потенциал: что из чего может вырасти. Вот перед нашим мысленным взором встают смутные очертания главной героини… На чей силуэт это больше всего похоже — на Красную Шапочку или на Золушку? Потому что фазовое пространство Красной Шапочки совсем не похоже на фазовое пространство Золушки. А если все-таки на Золушку, то на какую из ее вариаций? На милую и затюканную Двуглазку из сказки про Одноглазку, Двуглазку и Трехглазку? Или на дерзкую и бойкую деву в плаще из моха?

Дальше встает вопрос собственно о сочинительстве.

Снова из Чарльза Розена: