Голоса океана

Он зашёл в воду, волны сбивали его с ног, но он шёл и шёл, пока не зашёл по шею, а потом поплыл на спине и посмотрел в небо, и вспомнил другой океан, далеко-далеко, в Англии. И он понял, что видел океан раньше, давным-давно, когда был маленьким. А потом понял, что это тот же самый океан, что вода тянется на тысячи миль от Виргинии до Англии, и, может быть, вода, которая сейчас его поддерживает, когда-то омывала берега Англии, а может быть, он даже плескался в ней, когда был маленьким.

И в конце концов он опустил ноги, но не нащупал дна, и, посмотрев на берег, увидел, что его отнесло уже далеко, и он поплыл. «Но! Но!» – подгонял себя он, но берег был так далеко, и он так устал, а потом на него накатилась волна, и он погрузился под воду, и он так устал, смертельно устал, и даже не знал, сможет ли плыть дальше, и попытался поплыть, а потом отдохнул и поплыл дальше и в конце концов добрался до берега.

Он лёг на песок и уснул, а проснувшись, поехал назад в Кентукки на попутках.

Ну, остальное вы знаете: ремень и пирог (снова яблочный).

Глава 47 Десять баллов

Море, море, море. Оно волнуется и кипит. Кажется, что оно вот-вот поглотит «Странника», и я боюсь.

Дядя Док говорит, что мы попали в десятибалльный шторм. Ветер в пятьдесят узлов, волны, напоминающие стены из воды, бьют по нам день и ночь, а мы до сих пор не подняли паруса. Каждые двадцать минут позади нас поднимается волна, заливая рубку водой. Мы все твердим, что ветер скоро утихнет; он дует уже слишком сильно и слишком долго.

– Смелей! – чуть раньше крикнул дядя Док. – Вон там, в туманной дали причалим мы к земле!

Было очень странно слышать от него такое, потому что земли и близко рядом не было, но потом он объяснил, что цитирует поэта Теннисона[3].

Дядя Стю («Меня-Никогда-Не-Укачивает-Стю») страдает морской болезнью. Он весь жёлтый и выглядит очень слабым, а остальные подменяют его на вахтах и молятся, чтобы и до нас это не докатилось.

Сейчас час ночи, и волной снова залило рубку, а я на вахте. Пожалуйста, пусть ветер стихнет.

Глава 48 Ночь

Кто-нибудь найдёт этот дневник-жевник в море? Узнает ли мама, что случилось с нами?

Мы попытались вчера вечером послать тебе весточку, мам. Мы тебя любим.

Если бы я мог начать жизнь сначала…

Дня нет. Есть только ночь.

Нам приходится орать, чтобы услышать друг друга через вой ветра, но я хочу немного пошептать. Я хочу сказать что-нибудь приятное, но времени нет. Всё время мы тратим на борьбу с ветром.

Вчера ночью мне приснилась Софи, а сегодня утром я спросил дядю Дока, знает ли Софи, что случилось с её родителями. Он сказал:

– На каком-то уровне Софи должна знать. Но вот сознательно? На этот вопрос может ответить только сама Софи.

Я спросил его, почему никто не говорит об этом и почему нам с Брайаном ничего не рассказывают. Он ответил:

– Сейчас не время. И, полагаю, нужно, чтобы всё рассказала Софи. Это её история.

Глава 49 Кружение

Коди, дядя Док и я вышли на вахту около часа ночи. Показалось, что погода наконец-то начала улучшаться, так что мы надеялись, что сможем передать «Странника» дяде Мо, Брайану и дяде Стю уже в более спокойных водах.

– «Садитесь и отталкивайтесь смело от волн бушующих!» – закричал дядя Док.

– Опять поэзия? – спросила я.

– Ага, – сказал он.

Мы уже около часа были на вахте, и тут Коди крикнул мне:

– Сьерра-Оскар! Ваше величество! Добрый день!

У меня голова уже пухла. Уши были залиты водой. Что он говорит?

Он снова закричал и потянул себя за пояс:

– Ваше величество! Добрый день!

Я постучала себя по голове, словно у меня там была корона, и сделала книксен. Мне показалось, что он играет в какую-то игру.

Он убежал с поста куда-то в трюм, а когда вернулся, у него в руках был мой ремень безопасности. Ох. Он, значит, говорил что-то вроде «Шевелись! Где твой ремень?» Я почувствовала себя так глупо. Коди закрепил его на мне и сказал:

– Ты должна носить его, Софи. Должна.

– А-а, – ответила я, – погода уже улучшается. Всё в порядке.

– Не всё в порядке, Софи. Надень.

Но море действительно примерно на час успокоилось, а ветер стих. Я смотрела, как Коди ходит по палубе. Сначала он обрезал парус, потом закреплял линь, потом подбирал завалявшуюся подушку и спрятал её внизу, потом опять возвращался к парусу. Док занимался тем же самым с другой стороны палубы. Они двигались по качающейся палубе с видимой лёгкостью; иногда даже казалось, что всё это спектакль, и каждое движение тщательно отрепетировано.

Где-то в полчетвёртого утра, за полчаса до окончания нашей вахты, ветер и волны снова усилились. Дядя Док был в рубке, Коди – за штурвалом, а я сидела рядом с люком, который вёл в каюту, и наблюдала за волнами, которые шли сзади нас, чтобы предупредить Коди и Дока о какой-нибудь очень большой волне.