Голоса Памано

Однако его мучители, не обращая на него никакого внимания, рассуждали о том, как следует на научной основе проводить эксперимент с болью: мне это известно из достоверного источника, поскольку мой шурин был связан с войсками СС в Роне и слышал, как они обсуждали такие опыты. Твой шурин? Да, из Сарагосы, он лейтенант.

– А ты видел эсэсовскую форму?

– Обалдеть! Нет, серьезно, просто обалдеть.

– Да.

– Но, как говорят, при таких опытах обязательно присутствие врача, чтобы он четко все объяснял, и тогда можно куче всего научиться.

Я стоял там как в рот воды набравши, доченька, а несчастный лежал у моих ног. Не осмеливаясь произнести ни слова, я мучился страхом при одной мысли о том, что этот истерзанный мужчина вдруг признается в том, что никто, даже он, не должен был знать, что он скажет, кто такой Элиот или что учитель из Торены – это внедренный в ряды фалангистов агент, который передает маки важную информацию и прячет в школе людей, и у него даже есть радиопередатчик; но даже если он всего лишь сообщит им, что получил приказ передавать световые сигналы в направлении деревушки Торена…

– Почему бы нам не провести опыт с этим?

– Но тогда нам нужен врач.

– Да иди ты к черту! – Обращаясь к остальным: – Хотите попробовать?

Пока они обсуждали, кто начнет научный эксперимент, определяющий болевой порог у крестьянина из Монтардита, Ориол наклонился, чтобы разобрать, что говорит пленник, который все это время порывался что-то сказать; несмотря на исходящий от крестьянина сильнейший запах, он поднес ухо ко рту мученика и услышал, как тот бормочет не убивайте меня, я только должен был посылать сигналы кому-то из Торены, кажется тамошнему учителю…

– Что он говорит? – подозрительно спросил Валенти.

Ориол поднялся:

– Он хочет, чтобы мы его убили, чтобы не заставляли больше страдать.

Научный пинок Клаудио Асина на этот раз угодил жертве прямо в селезенку, отчего тот скорчился и застыл с раскрытым ртом, не в силах вздохнуть.

– Осторожно, мы его теряем.

– Да. – Разочарование в голосе одного из самозваных докторов. – Смотри-ка, похоже, этот несчастный не даст нам возможности провести научный эксперимент.

Другой докторишка каблуком форменного сапога на всякий случай расплющил пленнику нос. Лицо мужчины понемногу приобретало пепельно-серый оттенок, как и небо над нашими головами, которое исподволь хаотично темнело.

– Дело в том, что, если вы заметили, – вмешался на этот раз травматолог, по-видимому окончивший Тордесильясский университет, – ребра, которые предохраняют от удара важные части тела, ломаются очень быстро.

И чтобы проиллюстрировать свое утверждение, он обрушил на ребра испытуемого такой удар ногой, что несчастный даже не смог никак прореагировать, поскольку и дышать-то уже толком был не в состоянии; а я, доченька, все молчал, не произнося ни слова, и только глядел на страдальца с нестерпимым желанием вонзить в него кинжал и тем самым покончить с его мучениями, ведь именно так поступают в этих долинах с умирающими собаками и мулами.

– Но зато, – продолжал травматолог, нанося подопытному удары в большую берцовую кость, – бедренная кость, или как она там называется, может выдержать что угодно.

– Да, это интересно. А ты, товарищ Фонтельес, не хочешь немного поэкспериментировать?

Я нанес бедолаге робкий удар в ногу. Кажется, задел ему колено, потому что он издал глухой стон. И моя душа тоже. Я ожидал, что сейчас раздастся обвинительное песнопение, но, видимо, момент был столь горестен, что даже петухи онемели от страха.

В доме мерцал слабый огонек света, и Валенти с опаской огляделся вокруг, словно обеспокоившись, что его могут застать за делом, которое, возможно, вызовет недовольство и нагоняй от злобных пиявок вроде Фаустино Рамальо Песона, которые совсем обленились от бесконечного сидения в своих просторных кабинетах и не в состоянии понять, что все в этой жизни надо испытать на собственной шкуре; но они же полковники и всегда относились к героическим товарищам фалангистам с умозрительным недоверием. Особенно если те играют в докторов. Если бы все военные были как Сагардия, нам, фалангистам, пели бы совсем другие песни.

– Хватайте его и везите в Сорт, – сказал Тарга, подводя итог своим размышлениям.

– В этом нет необходимости, – ответил самый ученый из присутствующих, патологоанатом из Сальена, выполнявший обязанности секретаря в Муниципальном совете Жерри. – Он уже не дышит.

Ориол наклонился, чтобы пощупать несчастному пульс. И не обнаружил его. Не обнаружил сердца, не обнаружил признаков жизни.

– Он мертв, – подтвердил он. И самое ужасное состояло в том, доченька, что осознание того, что бедняга умер, вызвало у меня необыкновенное облегчение, ибо теперь он не мог меня выдать.

– Черт, могли бы быть немного посдержаннее, неужели это так сложно?

Молчание. Мертвец смотрел на меня остекленевшим взглядом каштановых глаз. Свет в доме замерцал сильнее, словно тот, кто держал в руке свечку, разрыдался. Ориол посмотрел на Валенти и сказал спокойным голосом:

– В любом случае надо отвезти его в Сорт.

– Почему?

– Это он заложил бомбу.