Голоса Памано

– Учитель и Валенти Тарга были не одни. Их сопровождали по меньшей мере два секретаря Тарги. Не знаю, как их звали. – Она сделала глубокий вдох. – Вполне возможно, в мэрии что-то знают об этом.

– Но, мама, что ты такое говоришь?

– Да, именно в мэрии. Тарга пристроил их приставами в мэрию. Так что мы еще и жалованье выплачивали нашим палачам.

– Ориол Фонтельес был соратником вашего отца, он сотрудничал с маки, – сказала Тина Селии. – Его звали Элиот.

– Элиот был героем, – встрепенулась старуха, – не говорите глупостей.

– Элиот был учителем в Торене. Его настоящее имя – Ориол Фонтельес, – настаивала Тина.

– Извольте немедленно покинуть мой дом.

Тина поднялась, готовая сопротивляться:

– А Вентура? Когда ваш муж пришел в третий раз?

– Я сказала, чтобы вы покинули мой дом.

Кому важно знать, кем в действительности был Ориол Фонтельес? Мне, и больше никому. Возможно, это могло бы иметь значение для его дочери. То есть для его сына, Жоана, если только он жив. Но нет, это неправда. Для нашей общей Памяти тоже важно знать, кем был Ориол Фонтельес. И мне бы очень хотелось понять, почему какая-то заурядная учительница, у которой проблемы с грудью, проблемы с сыном, проблемы с мужем и проблемы с собственным весом, вдруг воображает себя детективом и принимается разыскивать следы неизвестно еще героя ли, а может быть, преступника, и кто же та женщина, что украла мое счастье. Почему.

Да простит меня Бог, если он существует, но как же мне радостно вырезать это надгробие, сынок. А еще лучше было бы, если бы мы его изготовили раньше многих других, Жаумет… Послушай, давай-ка доделай его сам, это же последнее надгробие, которое ты делаешь перед тем, как пойти в солдаты.

– Не называй меня Жауметом, отец, особенно при моих друзьях. И в особенности при Розе Вентурете.

– Но она же совсем девчонка!..

– Да нет, не такая уж она маленькая, ей скоро пятнадцать будет.

– Ну хорошо. Давай делай надгробие. Вот, выбивай ему, как нормальному человеку, надпись на латинском и все такое, мать твою…

– Разве он не из Алтрона?

– Да, оттуда, из дома Ройя. Да, все-таки сегодня я очень доволен.

– Почему же тогда его хоронят в Торене?

– Да видно, хочет держать на коротком поводке тех, кого он здесь прикончил.

Часть пятая Kindertotenlieder

Мне часто кажется – они лишь вышли поиграть.

Фридрих Рюккерт

Совместный прием всех делегаций в зале для аудиенций. Между группами ощущается некоторая настороженность. Церемониймейстер объявляет на некоем подобии польского, что сейчас святой отец даст аудиенцию; просьба воздержаться от аплодисментов, криков и жестов, которые могут причинить неудобство его святейшеству. И что сразу по завершении общей аудиенции пятерых родственников, которые были предупреждены заранее, просят подняться по этой лестнице или по пандусу, дабы удостоиться личного приветствия его святейшества. Есть какие-то вопросы? Нет? Тогда он повторяет сказанное на японском и затем на всех остальных языках, демонстрируя в каждом случае различный уровень лингвистической некомпетентности.

Как же трогательно лицезреть папу так близко, ведь смотреть на него в соборе – все равно что на футбольном стадионе. Какой же он все-таки симпатичный, несмотря на свои преклонные лета, бедняжка. Да. Вот только не разобрать, что он говорит. Это потому, что он говорит по-японски. Похоже, у него слюна течет. Вот у кого течет слюна, так это у Басконес.

– Я не собираюсь никого критиковать, или что-то там еще в этом роде, но после того грандиозного празднества, которое устроили в день канонизации дона Хосемарии, я ожидала большего блеска, больше… даже не знаю, как это сказать…

– Ну, дорогая, это ведь не одно и то же. Сегодня чествуют сразу пятерых, к тому же это всего лишь беатификация.

– Но они же мученики.

– В этом ты совершенно права.

После речи его святейшества, когда наступает черед родственников, вперед пропускают морщинистого старика, который дрожит от страха, преклоняя колени перед верховным понтификом. По улыбке папы посвященные догадываются, что речь идет о родственнике польского солдата, убитого коммунистическими ордами. Возможно, это его младший брат. Или сын. Или племянник. Или кто-то еще. Невозможно узнать точно, потому что группа несчастных поляков говорит на совершенно непонятном языке.

За стариком следует африканская монахиня, потом – женщина с очень темной кожей и заснеженной головой в инвалидном кресле; она может быть сестрой или тетушкой другой монахини, убитой ордами. Когда парализованная старуха приближается к папе, его святейшество хочет приподняться с трона, но врач в пелерине и отделанной мехом накидке категорически пресекает попытку папы, который беспрекословно ему повинуется.