Голоса советских окраин. Жизнь южных мигрантов в Ленинграде и Москве

Формы и отношения принадлежности к нации обусловливало государство. Резидентский статус, политика и практика устройства в университеты и на работу, формирование и роль рабочих коллективов, модели гендерных отношений – все это занимало важное место в определении социального и этнического состава, а также ценностей, которые, как считается, связывались с крупными городами. Тем не менее мигранты не замечали центральную роль государства, предпочитая личную инициативу и связи. Начиная новую жизнь, они осознали свою способность использовать институты и процедуры в своих интересах. Землячества и коллективы возникали как органические институты, используемые для реализации личных стратегий продвижения. Такие культурные практики отличались от того, что пропагандировалось дружбой народов, но считались соответствующими личным и семейным ценностям и идеалам, к которым следовало стремиться. Постоянство структур государства во времени и пространстве также объясняет его удаление на задний план в нарративах мигрантов. Государственные институты оставались стабильными от Хрущева до поздней перестройки. Вмешательство сталинской эпохи и урбанизация обусловили появление того, что Морган Лю назвал «современным населением»[831]. Идеалы прогрессивной социалистической цивилизаторской миссии и реальность советской бюрократии проникали повсюду, достигая дальних восточных и южных деревень. О необходимости взаимодействовать с государством в Ленинграде и Москве мигранты вспоминали прежде всего тогда, когда нужно было решать сложные вопросы. В этих случаях они считали официальные учреждения и чиновников сговорчивыми. Успехи во взаимодействии с государством обеспечили кавказским, среднеазиатским и азиатским советским мигрантам еще один уровень, на котором они становились «своими», и подтвердили их собственную веру в позднесоветский динамизм, поддерживающий движение снизу вверх.

Майя Асинадзе буквально повторяет высказанное Арюной Хамаговой мнение, что упорство изнуряет и в конечном счете побеждает бюрократов. Это касалось битв за скудные ресурсы, такие как жилье:

В то время [в 1982 г.] нас переселили из нашего старого многоквартирного дома [в центре Москвы]. В нашей квартире было прописано много людей: Людмила, два ее сына, я и другие, и они обязаны были дать каждому из нас новую квартиру. Сначала мне, как новичку, ничего не хотели давать. Но я сказала, что я прописана в Москве, в этой квартире, и что я имею полное право на новую квартиру. Я имела полное право, потому что это был Советский Союз. Это был Советский Союз. Ну, меня выслушали, подали иск и дали мне квартиру на проспекте Мира. Позже [в 1985 г.] я поменяла эту квартиру на ту, в которой живу сегодня. Тоже в центре Москвы, большое спасибо. В те времена они просто не могли отказать мне в том, на что я имела право. Сначала мне хотели дать квартиру на окраине Москвы, но я отказалась. Я всегда жила в центре и не принимала такой обмен. Я вернулась во второй раз, и мне согласились дать то, что я хотела: квартиру на проспекте Мира в центре Москвы[832].

Слова «это был Советский Союз» часто звучат в рассказах мигрантов, подчеркивая, как мигранты почувствовали себя «своими» благодаря связям со своим государством. Абдул Халимов считал, что в то время чиновники боялись граждан[833]. Желание отстаивать социальные права граждан, даже мигрантов в Ленинграде и Москве, способствовало включенности в сообщество и мобильности. Тамрико Оцхели открыла собственный магазин, отказавшись от поступления в университет. Общение с чиновниками она считала доказательством своей ценности для Москвы: